Сергей Тимофеев

Программа

February 9, 2001

* * *

Я буду слушать шум подземки
в городе, выстроенном из блестящих
оберток сигар по доллару и больше
за штуку и опять в этом плаще
и с этой сигаретой в зубах,
которая в общем-то не нужна
и от которой всегда остается
привкус горечи и ясновиденья,
я буду смотреть через все те же
темные очки в металлической оправе,
те, что мой отец купил еще в 60-х
в Берлине и носил двадцать лет,
и так, засунув руки в карманы
и притворяясь независимым,
я стану следить за тобой,
меняющей цвет кожи и разрез глаз
произвольно, как взбредет в голову
безголовому уличному потоку,
и вдруг вспомню о своей давней склонности
к небрежным ухмылкам моих героев
где-то в промежутках между ударами судьбы
и попытаюсь изобразить что-то подобное,
и тут неожиданно ты, на этот раз
в синем плаще и с иссиня-черной
цвета вороньего крыла
короткой стрижкой,
улыбнешься мне в ответ, как если бы
ты была актрисой и когда-то прежде
разыгрывала точно такую же ситуацию
в фильме француза с развевающимися бакенбардами
и теперь не смогла удержаться и улыбнулась
точно так же - коротко и взлохмаченно,
даже жалобно, но ободряюще,
словом, так, чтобы я отбросил
в сторону сигарету
и отправился завтракать
в противоположном направлении
бодрее обычного.
-

АМАТУ 66

Одинокий, как летчик, пилотирующий сновидение,
в котором одни голые вязы и ты, похожая на
неопределенное чувство перед уходом из дома,
в котором уже нечего объяснять, кроме тоски,

Я перехожу дорогу, не останавливаясь перед
машиной, неистово тормозящей, вслепую я испытываю
судьбу, настроение, испытываю тревогу, не понимаю,
как я мог, ведь жизнь дорога, как никотин.

Ты выпрыгиваешь из окна, хватаешь меня за шею, валишь
на землю, притягиваешь к себе, я контролирую
ситуацию неосознанно, просовываю руки под твою
кожаную куртку, под свитер, люблю, когда твердеют соски.

И тут к нам подходит группа молодых, коротко подстриженных
людей, они достают кастеты, один из них проламывает мне
голову, за какую-то старую стычку, молча, безукоризненно
точно, поражая меня в висок, вытирает руки о широкие штанины,

встает. Они уходят, ты все еще целуешь меня, забрызганная
моей кровью. Потом отодвигаешься и смотришь на мое
лицо. У тебя тревожные глаза. Наконец-то ты в меня
влюблена. По-настоящему. Начинается дождь. Мы остаемся одни

на улице. Ты укачиваешь меня, тебе кажется, что ты
укачиваешь меня. Ты спрашиваешь: Сколько тебе лет, а мне
восемнадцать. Ночь, попусту ночь, как всегда. На Амату 6.
-

СНЫ ВИКТОРА

Из его сна
огромная волна морской воды
ворвалась в сияющий ресторан
и подняла столики к потолку,
разломав их в щепки.
Перед этим в воздухе появилась
удивительная ясность,
можно было видеть
другой берег
через немыслимое расстояние.
Его друг сказал: "Поспешим наверх!"
и увлек его
за собой.
Люди без лиц плавали
среди белой пены.
"Это цунами и у него женское имя",-
прошептал испуганный метрдотель.
Но за шумом урагана
его никто не услышал.
После
дюны были усыпаны
обнаженными смерзшимися телами.
На следующий день в городских каналах
было очень много воды.
Сбивающий с ног ветер
мчался по пустым освещенным улицам.
Все мерцало,
как на антикварных открытках.
У своего дома он нашел
титульный лист старинной рукописи,
изящным почерком там было выведено
смутно знакомое имя.
Он обрадовался и посмотрел на меня
устало и фантастически.
Волшебство обдавало нас ветром.
Прощание было коротким.
По пути домой я наткнулся
на изогнутый деревянный фонарь,
сплетенный из прутьев.
Я поднял его
и принес домой.
Теперь в нем стоит свеча.
Бушующее море
глухо и непрерывно бьется
в разрушенный ресторан.
-

РЕЗКОСТЬ

Нам надо держаться, сказать что-нибудь,
подарить цветы. Огромные надувные коты
зависли над городом и водят
безмолвными мордами. Проезжающий трамвай
наполнен сыплющимися из всех щелей
песком. Я люблю твои деньги за то,
что они исчезают. Так ты сказала и вдруг
потерялась в толпе. Надо прищурить
глаза от снега, что бьется в лицо.
Его несет ветер, старый прохожий.
Я развеселился и выпил. Но бренди
щекочет ножиками тепла. Большие
красочные плакаты призывают к затяжным
поцелуям. Нам надо держаться, не
поддаваться на политику, секс, изобретения,
игру в трик-трак. Я поведу тебя через
эти перевернутые столы, и мы прибудем
туда, где все собрались потихоньку.
Слепящее солнце из всех карманов
и мы покупаем шедевр - забывчивость
восьмидесятилетнего сторожа. Он - безмятежен.
Я прошу тебя не пускаться вплавь
из-за тоненькой непогоды. И вот ты
чувствуешь, и вот ты зовешь. Но некоторые
сумасшедши и шепелявят, как яблоневые коты.
Преисполнимся - это так чарующе. Шаг, еще шаг,
я целую тебя сквозь лицо. Падать - как лето,
легко. Ласково и безоговорочно, ноль.
И потом поднимись, протяни это
электричество, зажгись, путешествуй.
Нам надо стоять, нам надо подарить цветы.
Эти старушки продадут нам осень.
Возьми и неси кому-нибудь в сером.
Плакаты оборваны, утерта кровь на песок.
"Я люблю тебя сквозь черное", - так речь
веселит анаконду. Кто-то прячет и чувствует,
это неисполнимо, как резкость.
-

ЖЕЛАНИЕ

Я хочу видеть женщин,
выросших в прогулках
между одной полутемной комнатой
и другой, в одном и том же особняке
на улице со спокойной зеленью,
где несколько старомодных машин
не двигаются с места по неделям.
Я хочу обсуждать с ними
полуистлевшие журналы,
в которых обворожительные улыбки
сменяются глянцевой рекламой
Стандард-Ойл и швейцарских банков.
Их то подчеркивающие, то скрадывающие
движения платья, в зависимости
от сезона или времени дня - темно-
или светло-зеленые, фиолетовые или
лиловые, их изредка вспыхивающие
на свету драгоценности
радовали бы меня, всегда облаченного
в расшитый золотом китайский халат
или строгий костюм с запонками
в виде головы Медузы.
Случайно проскакивающие
по этой улице мотоциклисты
распугивали бы голубей,
и я смотрел бы на них с балкона
на втором этаже,
глядя, как их кожаные спины
превращаются сначала в черные точки,
а потом - в ничто.
В кармане я бы носил
маленький револьвер
с перламутровой ручкой
и иногда колол бы им орехи
для дам,
занятых своими длинными сигаретами.
-

ШВЕЙЦАРСКИЙ ДЖАЗ

И когда на полу огромного синего автобуса,
югославского "Мерседеса",
ему удавалось прикорнуть на вытащенном
из водительского закутка матрасе
прямо над рыкающим соляркой двигателем,
он не видел ни радужных снов, ни кошмаров.
Но все в нем приветствовало это
передвижение прочь к новому городу
с новыми девушками, концертными
залами, гостиничными номерами
с видами на реку или шоссе. Этот ритм
брал его и вел, не позволяя опомниться.
Никаких чувств, кроме долга
и чувства дороги. Как легко было дарить
розы, оставляя их в руках провожающих
девушек, и пошутив на прощание, захлопывать
за собой огромную дверь, чтобы потом, глядя
на уверенную водительскую спину, обсуждать
с кем-нибудь из музыкантов особенности
любви или городов, проносящихся
мимо. Мы перепрыгивали границы,
как девочки в коротких платьицах
перепрыгивают границы классиков,
весело и сосредоточенно.
Государства были городами
и ночными дорогами от одних огней
до других. Концертные залы
были переполнены публикой,
и все лица вглядывались в лица
музыкантов, а они доигрывали и
исчезали, словно проносящийся мимо
ночной автобус с притушенными огнями.
Их любили, а они играли. А я любил
и тех, и других: публику, ожесточенно
хлопающую, и музыкантов, перешучивающихся
за кулисами сразу на нескольких языках
Европы. Джаз - это попытка опомниться,
когда все проносится мимо: город,
ночь, музыка, чей-то смех, опомниться
и улыбнуться, ничего не удерживая.
Сделать отпускающий жест рукой, отпустить.
-

РЕПЕТИЦИЯ ОРКЕСТРА

Для Ф.Ф.

Сумасшедший переводчик играет на трубе
в оркестре, который репетирует в заброшенной
подводной лодке. Черные стены и узкие коридоры
замыкают звук. Они собираются на подмерзшей
пристани за заколоченными казармами. Кто из
них шляпник, а кто - мартовский заяц? По тонким
сходням забираются на борт и дальше в люк
рубки, чтобы рассесться на раскладных стульях
с провисающей на сиденьях тканью. Это узоры в цветочек.
Молчаливые подводные дачники, они разворачивают
ноты. Холодная вода вокруг, постанывающий катер
протаскивает за собой полную досок баржу. Они
начинают играть, обиженно выводя партии. Всегда
опаздывающая балерина озабоченно вытанцовывает
что-то на берегу, ловя доносящуюся мелодию. Она
как угорелая носится в спортивном костюме и подпрыгивает.
Рядом борт к борту стоят еще несколько позабытых
подводных лодок. Их черные длинные туловища
кажутся обглоданными. Сумасшедший переводчик
фальшивит и, зная об этом, морщится, сплевывает,
мигает. После окончания репетиции они выбираются
по сходням на берег, там окоченевшая балерина
натягивает на плечи платок и тянется к сумке,
где внушительный пузатый термос с чаем и бутерброды.
Раздаются первые еще редкие шутки. У кого-то под
плащом находится припасенная бутылка. Переводчик
потирает руки и принимает от соседа кружку с чаем.
Они пьют чай и по очереди глотают из бутылки,
благодарно расхваливая раскрасневшуюся балерину.
Ей наливают в отдельный стаканчик, и она выпивает
смущенно и счастливо отворачиваясь от галдящих
оркестрантов. К далекой автобусной остановке
они идут вместе, уже в темноте.
-

Ей скучно в гоpоде.
Ей не нpавится жаpа.
Пpиходит полковник
и ежедневно стучится в двеpь номеpа,
пpиглашая гулять, обещая
золотые гоpы. Она pассеянно
целует себя в зекpале и
пеpечитывает истоpию об остpове,
на котоpом озеpо, на котоpом еще
остpов и так до бесконечности.
Поpядок уже не восстановить,
на полках несколько увядших букетов.
Только вид выглаженного и тщательно
сложенного на стуле кухонного
полотенца вызывает пpиятное. Она
будет тепеpь звонить по команде
pаз-два-тpи одновpеменно с одним
молодым человеком по номеpу телефона
их знакомой. Кто пpоpвется к ней пеpвым
выигpает, дpугой получит сеpию
коpотких гудков. Так они договоpились
тоже по телефону. Она пpоигpывает,
потому что живет слишком далеко или
пpосто не тоpопится. Молодой человек
pадостно pазговаpивает с их общей
пpиятельницей, пеpесказывая условия
состязания: на счет pаз-два-тpи мы
даем отбой и потом сpазу набиpаем
твой... Одна знакомая вчеpа выехала
в Беpлин, пеpед этим выспpашивая адpеса
клубов и популяpных мест. Кто-то лениво
pассказывал ей. Девушка в сеpом платьи с
бpетельками и на пуговках. Ее ленивый pот
с вывеpнутыми губами иногда пpоизносил
слова, упиваясь. Все это один кpуг.
Кто-то отдыхает на маяке. Их повезли туда,
и они забpались на камни, скpытые под
водой, и стояли, как апостолы, с лодыжками
в пене. Ей жаpко и она выбpила подмышки,
и одела платье без pукавов. Завтpа вечеpом
можно поехать купаться, если собеpется компания,
человек пять-шесть. Но многие заняты
неизвестным и не откликаются. Жаpа.
-

Я возвращаюсь в эту теплую ночь,
доверчиво прижатую к губам.
Все было обито бархатом,
даже облака. И звезды,
как бутылочки лимонада
падали в залив. С рослой
негритянкой мы бродили
под одним зонтиком. Она негромко
выговаривала слова, словно
устав от растянувшегося перечисления
любимых музыкантов. Мы во многом
соглашались. Ее подруги
были тоже где-то здесь:
Джозефина и Саломея. Они
танцевали у радиоприемника,
в эфире был мой приятель, который
тоже что-то коротко говорил про ночь
и ставил соул. О слепой Рэй Чарльз,
о грустный Отис Рединг. Девушки прилетели сюда
из Майами вместе с фотографом Беппе,
чтобы снять какую-то безумную зимнюю серию
в конце здешнего лета. Сегодня они
работали на фоне слегка обшарпанных пансионатов
в Юрмале. Империя кончилась, остались
одинокие курорты. My baby just cares for me...
Вездесущий Беппе появляется
из-за угла, что-то кричит и грозит мне пальцем.
Я целую их троих одну за одной
в большие теплые губы. Беппе фотографирует,
не переставая что-то грозно лопотать.
Мой приятель ди-джей говорит, что уже
полночь и советует веселиться.
Их обратный рейс - в понедельник утром,
моя девушка уже спит, и хорошо,
что она не знает о моих приключениях.
Впрочем, я думаю, она не очень бы рассердились,
ведь мы целуемся так мимолетно,
словно извиняясь, что между нами
ничего не будет.
-

Одинокий танцор с неподвижным взглядом
расссматривает осень как кубышку денег.
Крайне рациональная девушка уходит
из университета, не предупредив родных.
Я покупаю маленький радиоприемник
и теперь слушаю программу своих друзей даже в ванне.
Много горячей воды нужно нам теперь,
чтобы не болели мускулы сведенных лиц.
Огромные динозавры завязли в городах
и пейзаж твоего пальца несущественен.
Я представляю ряды и ряды полупроводников,
чипов, мониторов, парфюмерии.
Ты по-прежнему мерзнешь и требуешь
быстрого секса, скажем, на лестнице.
Осенние листья и сброшенное белье,
я иду по парку и в лицо мне летят
ажурные трусики, листья, сучки,
потому что магнитные бури довлеют.
Нам нужны тщательные приготовления,
чтобы выйти из дому и брести до машины.
Ты улыбаешься при этом, как Барби,
а я улыбаюсь, как Оскар Уайлд.
-

30 ЛЕТ

Фотограф, которому исполняется тридцать
лет, говорит, что он непризнан, но богат.
Мы сидим в его новой, только что купленной
квартире, где обшарпанные стены с содранными
обоями дают ощущение коммуналки или общежития.
Играем в студентов, говорим о зачетах. Потом
садимся в машину, кто-то спрашивает, какая
модель БМВ лучше, 318-я или 320-я. Фотограф,
который будет вести машину, жует мятную жвачку,
чтобы отбить запах алкоголя. Ставят кассету,
на одной ее стороне альбом Гэбриела, на другой -
Пугачева. Девушки выбирают ее и громким хором
подпевают: "Мэри, это твоя первая потеря..."
Фотограф рассказывает, как он любит ездить
на машине, сам такой длинноволосый, переговариваться
по мобильнику и видеть удивленные взгляды сидящих
в соседних машинах коротко стриженых бизнесменов.
Потом все девушки начинают хором просить найти
какую-то песню, которая должна быть на этой
кассете. Ее прокручивают вперед, на начало
следующей песни, но это не та, и так пока
не кончится кассета. Значит, ее здесь нет.
Сегодня ночью фотографу исполняется тридцать
лет. Все потихоньку вылезают из машины, по мере
того, как добираются по домам. Я и моя девушка
выходим последними и оставляем фотографа вместе
с подругой, которую он должен отвезти в далекий
рижский пригород, куда ходят только электрички,
рассекая туман неземным светом.
-

ЧЕЛОВЕК И ДЕВУШКА

"Тебе шестнадцать сейчас,
а это значит - покупать свитерки
в United Colours of Benetton
с замечательной скидкой. И ходить
с чуть взлохмаченной короткой
стрижкой светлых волос. И
отпрашиваться на один вечер
с подружкой в Underground,
ночной и не очень приятный клуб,
но где в этом городе есть приятные?
Тогда вы там провели минут тридцать
и убежали домой к подруге болтать
и посмеиваться. А я в тот вечер был
совсем один на улицах, шел мокрый
снег, и я думал, как давно уже
не было этого чувства: иди, куда
хочешь, вокруг никого. Знакомцев
не было, но за стеклом телефонной
будки оказался друг, который
только что набирал мой номер телефона.
Потом мы лениво слонялись по городу
из бара в бар, закусывали в пиццерии,
где вальяжный пьяница оставил свои
очки и мы заметили их на подоконнике.
Подошедшая официантка отнесла их
к поварам, и те один за другим меряли
очки и строили смешные физиономии.
Стеклянная дверь закрывается, мы снова
на воздухе. Кружимся по Старой Риге, внезапно
музыка из-за угла. В окнах знакомые лица, это
поют друзья. На сцене рядом с гитаристом
с заплетенной косичкой - мулатка Моника
в черном свитере и с золотой цепочкой
в вырезе, она держит черную акустическую
гитару и поет что-то из "Роллинг стоунз".
Здесь же коллега ди-джей в ковбойской
рубашке и его приятель, напоминающий
фильмы наподобие "Наш человек в Гаванне".
Мы сидим, потягиваем пиво, аплодируем
и подтягиваем Монике, радуясь, что
после долгого вечера нашли-таки место
себе под стать. Потом я говорю с Моникой,
и она удивляется тому, что я работаю в
газете. "Ты печатаешь там стихи?" -
спрашивает она. И потом поет снова:
Love Me Do, Mother`s Little Helper.
Пиво с лимоном по-мексикански, плюс
текила. Я сплю до позднего полудня,
лениво встаю. В доме нет воды, тру
щетину, вода появляется. Лениво еду
в город, слоняюсь по магазинам, захожу
в музыкальный. Только выбираю диск
послушать, вдруг писк пейджера: "Приходи,
жду в пиццерии "Лулу". Давай скорее".
Что за "давай скорее"? - хмуро размышляю
я, выходя из магазина. Это недалеко.
Ты сидишь со своей подругой, перед вами
тарелки и лимонад. Я не очень-то
приветливо разговариваю с вами. И ухожу
опять в музыкальный, ты подходишь туда.
И долго ждешь, пока я не выберу диск
(концертник "Зеленых негритянок"). Потом
мы ругаемся. Потом приезжаем домой.
Потом я вижу тебя в этом новом полосатом
свитерке. Коротко стриженую наивную взрослую
девушку в стиле 60-х. Включаем телевизор
и долго переключаем фильмы с канала на
канал, пока не выбираем самый грустный.
И смотрим его, обнявшись. Твое теплое ухо
рядом с моими губами, твои волосы легкие,
это шестнадцатилетие жизни. Ты засыпаешь,
пока я печатаю это. Под музыку "Зеленых
негритянок", под быстрый перестук клавиш.
Тебе снится метро, ты перескакиваешь со станции
на станцию, чтобы выйти там, где лучшие магазины,
лучшие клубы, лучшая музыка. Я бужу тебя, когда ты
понимаешь, что попала наконец на правильную
станцию. Но, кажется, ты не сердишься."
-

ИЗ ОТЕЛЯ "ЕВРОПА-ЛЬЕЖ"

В лавках арабов покупали вино,
обледенелый Париж был кино
о там, как люди в зеленых формах
мусорщиков рассыпали песок
по ступенькам ведущим вниз,
в ночную панораму города от церкви
Сакре Кер, город расступался, а
мусорщики летели в ночь, разбрасывая
пригоршнями землю на обледенелые небеса,
и туристы фотографировали друг
друга, и поддерживали женщин за локоток,
а в тупичке показался дом, где однажды
певица Далида ушла из жизни, и сонные
негритянки по утрам разливали нам кофе,
блестя розовыми пятками, и мы ели
каштаны из кульков, свернутых из
парижских газет, и пили вино, самое
дешевое, из пластиковых бутылок, и
кормили голубей восточными сладостями, а
истинные парижане смотрели на нас слегка
осуждающе, а потом мы сидели на мосту,
перед нами освещенным броненосцем расстилался
остров Сите, с его Нотр Дамом и всем остальным,
и девушка Элса в клетчатой юбке показывала нам
старинный еврейский квартал, и ночные бабочки
на Сен-Дениз отворачивались от нас, когда
мы проходили мимо, скромные крестоносцы
в несуразных шапках. Всегда было
морозно и светило солнце, кроме ночи.
И в джаз-клубе сорокалетние парижане
и парижанки чинно танцевали буги-вуги,
постоянно меняя партнеров, без всякого секса,
из чистой любви друг к другу, компанейской
молодости и своей способности чувствовать
ритм и вести партнершу, до конца
ночи, когда погаснут огни на колесе обозрения,
и студентки соберут учебники, и кто-то
будет плакать в метро, а кто-то будет
кричать там же о правде в разноцветном берете
растафари. Париж, ты знамена твоих простыней.
Я покупаю маленький пластмассовый коробок, на
котором фотка твоя вмонтирована в экран, это
телевизор, как бы настроенный всегда на одну
программу, которую ведет бородатый Пьер Ришар
по телефону со своей баржи, пришвартованной
на берегу Сены, там где чаще всего писают,
целуются,
пьют...

Здесь на Рождество все еще плачут в церкви святого Северина,
повторяя про себя: "Время, ты неостановимо".
А малютка с голубыми глазами танцует в кафе
между столиков, подчиняясь солнцу, подчиняясь солнцу,
врывающемуся в широкие окна, и усатый бармен
м-сье Жюль подсчитывает выручку, пока клиенты
застывают с поднятыми чашками кофе в руках
среди ровных вспышек солнечного меда.
-

AFTERHOURS

Когда они выходят с вечеринки,
пережившие эту ночь вместе,
кто-то не может унять бешеное
сердце. Они долго сидят
в единственной открытой чайной,
где обыкновенно коротают остатки ночи
разнообразные гуляки и гулены.
Воздух хорош. Вот они уже бредут
в близкий парк. Парень в куртке
с капюшоном выпрашивает мимоходом
у дворничихи метлу и старательно
подметает в течение пары минут окурки,
осколки и листья, оставляя асфальт.
Трамваи, прозрачные и стеклянные,
путешествуют. Драг-дилеры медленно
подсчитывают доходы. Одинокие
проститутки захлопывают сумочки
на скрещенных ногах. Город пуст,
как рыбацкий поселок в сезон ловли.
Церкви приподнимаются и медленно
поворачиваются вокруг оси. Железные
мусорники пусты. Тихо-тихо начинается
дождь. Его можно переждать на почте,
где приятно отправить открытку. "Все мы
живы, в том кафе все та же официантка,
на той улице теперь больше офисов,
и те, кто все еще выходят по утрам
опохмелиться, задумчиво смотрят
в новые витрины, выстраиваясь у них
целыми вереницами. Потом они снова
начинают двигаться, кажется,
за счет сокращения морщин." Вскоре
по улицам промчатся машины тех,
кто гонится за удачей в надежде
ошеломить ее белой рубашкой. В порту
швартуется финский паром. Ленивые стайки
молодых, протанцевавших всю ночь,
выплывают из переулков. Глухие шутки,
какие-то пересказы. "Хорошо бы сейчас
погладить собаку", - думает девочка
с заколками в волосах. Это ее
первая ночь на ногах, и она устала.
Но все равно не идет домой, где ее
и так ждет головомойка. Зато она
познакомилась с ди-джеем, который
обещал ей записать пару кассет
своих миксов. Он уезжает на велосипеде.
А девочка пьет горячий шоколад, зная,
что домой ее повезет троллейбус,
где кондуктором будет неуверенный
мужчина, который только косится
на хулиганов, проезжающих
без билетов. Она ему сочувствует.
Он похож на учителя литературы.
Девочка ставит бумажный стакан
на металлический столик. Ей стало
теплее. Теперь можно выйти на улицу.
Пробежать мимо прохожих.
-

ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ

"Мои друзья под высокими потолками,
под лампами времени, с бокалами
постоянства"... - она напевает,
лежа на диване, мечтательница.
Но сегодня все словно сговорились.
Это день рождения, но никто не
танцует. В этой огромной мастерской
много комнат и столов. Конечно,
это мансарда. Прямо здесь и пилят
дрова для камина. Вчера кто-то
собирался на подледную рыбалку
с шашлыками, но льда не было, и
прибывшие гости жарили шашлыки
тут же в камине. А сегодня день
рождения Мартыньша, друга Анны,
дочери Ивара и Хелены. Он трогательно
ходит в красном свитере, подаренном
ему мамой. Мы пьем вино из самых
разных бокалов. А она поет:
"Ты говоришь налево, я говорю
направо. Зачем эти значки, эти
восьмерки, символы бесконечности?"
Из динамиков - мягкие, приглушенные
оркестры шестидесятых. Поздняя ночь.
Или как будто дача и все очень
летнее (третью неделю сверху
серое небо). И мы собираемся,
на вино, на обсуждение новостей,
меняемся книгами. Никто не торопится,
нет вызывающих вибраций, может быть,
нет даже секса. Есть звук, дерево
(в стропилах, упирающихся в крышу),
есть девушки тихие. Есть портреты
незнакомцев на стенах. Мартыньш
что-то начинает мне говорить, но
его отзывают. Он успевает произнести
только: "В последнее время я все
чаще замечаю, что..." И что же? Вот
отец Анны ставит давние любимые
латышские эстрадные ансамбли. Звук
неимоверно глухой, как на кассете
МК-60. Что-то звякает, и женские
голоса. Много пространства.
Приходят еще гости. Она поет:
"Легче легкого домашние задания..."
Я беру ее желтую куртку и помогаю
одеться. Мы выходим с Каспаром,
отметившим Новый год в Италии.
"Хорошая, прекрасная вечеринка", -
говорит он. Мы подвозим его на такси.
А там, под крышей мансарды -
все еще голоса, позвякивание, открытые
бутылки, наполовину полные вина.
И новые ночные гости прибывают
сквозь воздух теплой зимы.
-

ЯНВАРСКИЕ ПЛЯЖИ

Море отступает от берегов
в сторону горизонта, оставляя белое
поле. Девочка, которая собирает
флаконы из-под духов, выстраивает
их на столе в жарко натопленной комнате.
Она играет ими как шахматист, как
придворный хореограф, выдумывая балы
стеклянного торжества. По соседству в баре,
претенциозно названном в честь столицы Кубы,
человек в черной шляпе настраивает
свой синтезатор на джазовую гармонию.
Он поет из-под надвинутой черной шляпы
для компании, остановившейся на выходные
в отеле неподалеку. Свирепый
ветер рвется по улицам, пустым как
горлышко брошенной бутылки, магазины,
заставленные пыльным товаром, - темны.
А в маленьком баре без названия
интеллигентный мужчина в зеленом свитере,
стоя за стойкой, наливает кофе
полной даме, не снявшей пальто.
Заброшенные дома окружают более-менее
обжитые улицы. В освещенном ресторане
на втором этаже - детский праздник,
там разгадывают загадки. С сумерками
ветер крепчает и не пускает к морю. Но
если выйти на вымерзший пляж - небо,
оно разворачивается. Ночь и ветер,
тысячи пустых домов. Побережье играет
в свои игры, в свои стеклянные фигуры.
Человек в черной шляпе начинает
новую мелодию.
-

ПИСЬМО ДРУГУ

Если бы я был моряком,
уплывал бы на полгода отсюда,
дорогой друг. А то вот
постоянно живу здесь,
хранитель, что ли.

А что хранить -
пару-другую спальных
районов, автостоянку?
Ночной кисок, в котором
небритый мужик продает
сигареты и пиво?

Впрочем, есть еще
центр с неожиданными
бюро. В которых молодые
самоуверенные люди занимаются
каким-то дизайном в хороших креслах.

А есть еще девушки, которые
запираются в туалетах клубов
и выходят с ошалевшими скрытными
лицами, переполненные горячим
золотом. Потом они превращаются
в садовые скамейки.

Я люблю этот город,
такой же как все. Здесь
можно найти сливочные ликеры
и виртуальные игрушки
местного производства.
Есть прогрессивные
ди-джеи и есть коммерческие
ди-джеи. Есть остановки троллейбусов
с рекламой жевательной резинки.

И мы в нем тратим свои дни, как
сигареты, как бумагу для писем, как
леденцы. Задумчивые стеклодувы, мы
выдуваем лампочки с затуманенным
стеклом. Мы улыбаемся и передвигаемся,
как мишки, как мальчишки, как вспышки.
Впереди нас ведет Микки-маус, он слушает
эйсид-хаус. Но школьники готовы начать
игру. У них есть все для любви: троллейбусы
и дни рожденья. Так подожди. Телецентр
на острове, остров на реке. После ночных
программ нас всегда поджидает маршрутка.
Усатые водители помнят времена рок-н-ролла.
Пустой снежный воздух стоит высоко. Мы
отправляемся. По домам, где надо залезть
под горячий душ. По домам, где мы живем.
Где надо выспаться, позавтракать под
бормотанье новостей, сделать пару звонков.
Глоток кофе, звон ключей, мы уже далеко.
Мы стартуем в новые дни, новые серьезные
дни. И если кто-то не прав, мы расскажем ему
об этом позже. Когда все соберемся и сядем
за одним столом. Впрочем, и тогда мы будем
говорить о другом: о теннисных ракетках,
американских университетах, значении слова
"джаз". И кто-то будет танцевать, свернув ковры,
на блестящем полу. Еще раз.
-

ПЛАНЕТА NO MONEY

Когда в доме кончается еда,
я спускаюсь вниз по длинной
стремительной лестнице. Я
захожу в магазин и покупаю хлеб
и сыр. Деньги перестали бывать здесь,
их маршрут изменился. Их новые друзья
блистательны и непоседливы. Они
листают журналы и купаются в теплом
море. Я обитаю в синем спортивном
костюме (куртка - с капюшоном) и
изредка получаю телефонные звонки.
За телефон я успел заплатить, теперь
я и мой приятель - чемпионы по
приготовлению макарон. Иногда мы
готовим их с чесноком, поддерживая себя
в здоровой спартанской форме (в городе -
эпидемия гриппа). Книги стали читаться
медленнее, музыка звучит не всегда. Похоже
на полет в космос без какой-то научной цели.
Нельзя сказать, что мы не пытаемся заработать.
Я хожу в рекламные агентства и пью чай
с менеджерами, мой приятель изучает программы
по компьютерному макетированию. Его девушка
уехала в Мексику штурмовать пирамиды, прихватив
еще двух подруг. Они шлют письма, написанные от
руки, о том, что купили джип и индейские одеяла.
Они уехали накануне кризиса, мы думали к ним
присоединиться через месяц. Но наш банк лопнул,
и хороший знакомый из его пресс-службы не
предупредил нас об этом. Он был больше верен банку,
чем нам. Этого финансового учреждения больше нет,
а мы едим макароны с чесноком и смотрим телевизор,
на котором уже не найти Евроспорта, Эм-Си-Эм, Cartoon
Network, зато есть сериалы и дикторы новостей,
корректные, как технические словари. Это планета
No Money. И мы - ее обитатели в синих спортивных
костюмах с тарелками макарон в руках. Мы посыпаем
их базиликом, наши дела не так плохи. Завтра день
Святого Валентина и, может быть, раздастся
несколько телефонных звонков. Хорошо бы - из Мексики,
из города, где живут сорок миллионов, а сам Мехико
находится в чаше пересохшего озера. "Дружище,
как у нас с чаем?" "Допиваем подарочный набор!" -
отвечает он из кухни, где радио передает новый хит
"Есть ли жизнь после любви?" Размышляем на такие
темы мы редко, но вот кто-то звонит - может, пригласят
на обед? Реальность распалась на много маленьких
макарон, и мы накручиваем их на вилку, мирные
и задумчивые, как монахи. А вчера мы видели
мужчину с длинной окладистой бородой.
-

ОБОРОНА С МИККИ-МАУСОМ

Приобрел пистолет
отстреливаюсь на девятом этаже
под моей защитой микки маус
он мой друг уже девять лун
подносит патроны по утрам
заправляемся какао
его еще немного осталось
в той большой коробке
что ты принесла с птичьего рынка
и поставила на пол
немного рассыпав

Где тебя носит
холодный упругий
ветер преступлений
микки маус читает
Робинзона Крузо сидя
на диване весь в подушках
его большие уши -
локаторы негодования
мы обязались не просить
прощения принесли клятву
на кухне глядя в зеркала
микки маус сказал
сегодня будет весело!

Заплатите за пейджер
мобильный телефон
спутниковое телевидение
пиф-паф мы дырявим газеты
но они ни при чем и микки
маус в майке с Мао
кричит в мегафон
Куда ты ушла? Возвращайся
скорей! Сегодня будет весело,
много жареной картошки
и дрянного кино о том
что все прошло как
дивизия внутренних войск

Но она не придет
ей дарят сережки с бриллиантами
и новые часы со средневековым циферблатом
где-то в Америке каждый вечер японский
ресторан они едят за столиком
в окружении верных собак
и сиреневый паж потихоньку спешит
удивительно сделать все правильно

А мы со стариной микки
перезаряжаем магазины
в обстановке хаоса и
непонимания мы образовали
Трансатлантический вал
нам не страшен Ваал
мы с горячим какао на ты
ореол доброты
вчера к нам пришел
испанский посол
долго играл на скрипке
мы ему поставили канделябр
но ему все равно было темно
отключили электричество с утра

Сегодня прислали парламентера
какую-то топ-модель
я познакомил с ней микки
они понравились друг другу
я выделил им ванную
любовь должна быть среди теней и влаги
и мохнатых полотенец
ее зовут кэнди
Королева стипендий

Постепенно образовалась степь
о ком-то там я мечтал
всегда найдется дом
чтоб посмотреть на него
но здесь было как-то приятно
без и вдруг мы встали и пошли
по ровному розовому пространству
а ты там в Америке
ела лобстеров и тебе было жаль

природу?

я продам пистолет
нет расплавлю его на
газовой плите
пусть падают капли металла
я отдам микки мауса
Walt Disney & Co
(можно представить
его возражения)
ничего не осталось в пачке
какао ты вернешься может
быть в сентябре
распотрошенные лобстеры на тарелке
нас взяли.
-

ЯНВАРЬ. КАННЫ

Канны -
это зеркало, разбитое о край ванны.
Это сорок пять минут до Монако.
Однако,
одиноко
с пепельницей мобильной
передвигаясь по изобильной
земле отдыхающих франков,
ты как шарманщик с его обезьянкой,
с прошлым не расстаешься,
и только по пьянке
можешь уткнуться в плечо иностранке,
японке.
Здесь продюсеры ходят по парам,
а звезды смолят за углом сигаретки,
и рядами шагают старлетки
к ресторанам, романам, омарам.
Собственно, это январь, днем -
плюс восемнадцать, ночью -
чуть холодней, и, надвинув берет
до бровей, ты торопишься поскорей
в ресторанчик злюки-китайца.
Здесь питаются журналисты
восточного блока, поедая
лапшу, залитую соевым соком,
ты киваешь соседям, таким же
медведям, но с несколько более
звонким прононсом, жмешь руки
эстонцам, садишься за стол.
"How do you do..." "И тогда я сказал..."
Поел и пошел.
Вечер в Каннах,
все яхты уткнулись в причал,
кончен бальзам в бутылке из-под кока-колы,
от которого привычно темнеет язык.
Ты сидишь на скамейке у моря.
Не существует других миров,
снега, безденежья, хмурой плиты
балтийского неба, приятелей,
ждущих чего-то с понедельника
до воскресенья. Твой кошелек
готов подтвердить реальность спасенья.
Но то, что ты покупаешь, кончается сразу,
ты чувствуешь в этом угрозу,
непонятную линию прозы
тридцатилетних.
Что поделать, здесь - была остановка,
здесь ты сошел с плащом
и антикварным портфелем,
в рай ты вступил, как в воду морского десанта.
Теперь с вниманием изучай,
бери уроки ленивого сленга за деньги
с портретом Марии Кюри,
теперь - смотри.
Здесь пальмы, певцы, диск-жокеи,
сонный портье с рыбьим английским,
и девушка Катарина, немка, с цепочкой на шее,
твердящая: "Я невидимка".
-

МУЖЧИНЫ

Время пройдет и мы заговорим о рыбалке.
С детьми в машинах и на угловых дачах.
Где крыжовник растет и солнце пополам
с пивом. Там мы встретимся через сто лет
и один из нас, самый смелый, скажет,
что ловит форелей в близлежащем
и достаточно вяло текущем потоке
(ручей или речка). И кто-то не будет
верить, а кто-то поверит. Так или иначе.
Потому что мы мужчины и пьем водку,
и зарабатываем деньги и видим, как наши
мамы стареют, а у подруг появляются
первые морщинки, которые нам предлагается
считать любимыми. Да, мы из среднего класса,
и у каждого на шее лассо, от этого так развиты
мышцы шеи. Но мы любим свою страну, ее
разнообразную природу, людей, готовых отнестись
к нам с пониманьем. Мы выезжаем иногда
километров за сто или двести, чтобы
встретиться в новом месте. Мы -- мужчины,
мы уверены в алкоголе, но все-таки в эту форель
в соседнем потоке верит только пятьдесят процентов
опрошенных. А шестнадцатиление смуглянки
сушат волосы на берегу моря. А двадцати-
трехлетние бизнесмены отлично зарабатывают
на продаже испанских вин. А мы вот закусываем
на солнцепеке экологически чистыми огурцами.
Cадитесь с нами, если вы – мужчины. Такие же бывшие
дети, некогда подростки, юноши, молодые
люди. И вот мужчины на угловых дачах,
честные и лысеющие, дружные и обидчивые.
Берите нас такими, какие мы есть. С нами
легко выпить водки и мы с удовольствием
натянем вам велосипедную цепь. Любите нас,
мы не модные ди-джеи и не дизайнеры
из пластмассы. Возьмите нас к звездам,
отведите нас в кино. Мы готовы на все,
в глубине души, там, где есть место
спортивным кубкам и почетным дипломам.
А если вы не придете на встречу с нами
и ничего не состоится. . .Ну, что ж с утра
мы зайдем друг за другом. И с прогибающимися
копьями удочек отправимся за добычей.
Вечером будет уха, может быть, даже баня.
Будет время решить, ведь сегодня суббота.
-

Назад