Все люди – братья, я обниму китайца – попевал, бывало, дедушка в образе смущённого своим хорошим настроением старого бузы. Когда я рассказала про это одному местному полосатому другу в облупленной ванной туманного Альбиона, он чуть не заподозрил нас всех «там» в расизме и нетолерантности по отношению к Китаю. Формально он был тоже, как и все граждане, нерасистом, толерантным ко всем на свете, вежливым и порядочным до скуки. А сам в прошлом вежливо отсиживал регулярные занудные обеды вместе с родителями, которые передали ему по наследству только густые волосы и дружелюбие – обеды у соседей, до маразма довольных жизнью, с которыми они все не имели ничегошеньки общего – даже вместе взятые и со всем своим утроенным доброжелательством. Потом он как-то опомнился, отрастил дреды и назвал вещи своими именами: традиции, непонятность, свобода, вива анархия. Какого чёрта делать то, что тебе до фени? – орал он обычно под мухой на какой-нибудь дешёвой вечеринке. Несмотря на эту возвышенную фразу, именно он открыл нам, что множество людей во всём мире с самого рождения знают, как надо, как именно надо всё делать и когда им это окупится. Впрочем, эта история не претендует на поучительство, а плюёт с высокой колокольни на все возможные поучения.
Конечно, полосы бывают разными. Кто-то очень умный сказал, что по жизни полоса чёрная, полоса белая: он был, наверное, дальтоник. Полосатый мир привлекателен до той поры, пока всё не становится чёрно-белым, как в испортившемся цветном телевизоре «Волна» 1962-го года рождения. Говорят, собаки видят мир чёрно-белым. Да разве самой последней собаке не дорога её независимость? Кто-то, конечно, согласен жить на поводке, ну да эти хотя бы не занудствуют на такие темы, как «Курящая девушка – проклятие человечества». А люди себе это позволяют, да ещё и не такое, причём если наехать на них самих, то впадают в истерику, жалуясь на отсутствие гуманизма в обществе. Гуманно оно или негуманно, а из-за этой обязательной вежливости у некоторых девушек даже дети родятся. Как послать подальше типа с пушистыми глазами, который настойчиво поставил тебе коктейль в крошечном баре вокзала Виктории, уже два часа рассказывает о себе легенды – настоящая Ренессансная личность – и утверждает, что ждал тебя всю жизнь. Когда наконец выходишь из себя и напоминаешь ему сквозь вежливость, что вы познакомились позавчера – тут он хватает столовый нож из-под рыбы и плачет настоящими сопливыми слезами, изображая, будто режет себе запястье.
Больше всего на свете люди любят что-нибудь вдолбить себе в голову, а потом носиться с этим чем-нибудь как курица с яйцом. Кое-кто продолжает писать сценарии даже после того, как им сунули их в нос и восемьдесят раз велели убираться подальше. Фальшивые, неинтересные, похожие друг на друга сценарии. В то время как дома у них процветает пышная оранжерея, взращённая собственными руками, и жена по вечерам в постели робко мечтает открыть лавочку по торговле семенами цветов. Кое-кто верит в неизменность и каждый год терпеливо встречаются с одноклассниками, которые даже после окончания школы пытаются их высмеивать. Они много теряют из страха своего собственного воображения, но пока им это докажешь, то сам успеешь состариться. Остаётся самому управлять своими делами, стараясь не поддаться скуке. Ведь в мире должны быть всякие жители: именно затем, чтобы можно было от них отличаться.
Всё это начинаешь понимать только по достижении такой стадии, когда Диоген прыгает в бочку на городском базаре и дрочит на виду у всего честного народа. Нелегко ему, наверное, приходилось: всегда офигительно сложно быть первым в новой области жизни. Тем более, что он был один, и некого было спросить, а не рискую ли я получить по морде от каких-нибудь спартанцев с промытыми мозгами. Одному и авантюры совершать сложнее: в современном мире потеряться – раз плюнуть. То ли дело – горластая компания из маленькой, никому неизвестной страны, наслушавшаяся сказок о лёгкой жизни за её пределами. Какая разница, чистить унитазы в кабаках или писать рефераты по археологии: объём удовольствия и смысла в подобных занятиях один и тот же. Так мы рассудили и рванули на север, к островитянам.
Скорее всего, бесполезно рассказывать тут, кто эти мы, почему не сидим в школе и как это так нас громом ударило, что всех без исключения пропустили на таможне. Нас даже встретили у последнего терминала с кучей поцелуев. Никому ведь по правде не интересно, откуда у нас взялось столько энтузиазма и кто приютил всю ораву: таких и похожих историй с вариациями можно наслушаться в любой захудалой стране Восточной Европы. Ну, если обобщить, то это были добрые дяди. Да ведь никто и не проверял. Всё равно родные и близкие были предупреждены, что раньше чем через лет пять и не ждите обратно, и вообще – открытки с южных курортов, и те правдоподобнее, чем звонки из телефонной будочки на Северо-Западе, когда в запасе у тебя три минуты и восемнадцать секунд. После твоего краткого отчёта посредством коварных махинаций с телефонным шнуром за те же самые деньги говорят ещё три человека, и все остаются довольны, ведь главное для оставшихся там – знать, что дети не голодают.
Энтузиазм – это только слово очень сложное, а на практике всё более чем обычно. Вот тут-то можно пустить в ход свою наивность и поддаться инерции. Когда не знаешь точно, как именно надо устроить обстановку, то и голова по этому поводу не болит. Спишь себе вповалку на третьем этаже дома, который местные жители с ужасом принимают за голубятню. Что-то похожее на коммуну, древнюю мечту человечества. Меняешься одёжками, когда приспичит, а если кому-то надо высказать претензии или выяснить отношения, пусть отправляются в специально для этого отведённое место, главное условие которого – не достигать ушей товарищей, пришедших с ночной смены. И все заботы о так называемой приватности. Времени думать просто нет. И вопрос отпадает сам собой: ведь когда разгуливаешь пешком в поисках занятий, за которые платят деньги, то на таких типов насмотришься, что становится радостно на душе. Таким макаром, перебиваясь от случая к другому случаю, можно прожить осень и даже зиму, а что ещё нужно для счастья нашему брату, кроме лета?
Лето – это, по правде говоря, немножечко коварное время. Человек полагает, лето располагает. Кажется, уже задумана стабильная бизнес-пятилетка и ничто её не поколеблет. Кажется, уже втайне начинаешь переживать, где ж и когда ж мы будем валяться вверх пузом, если нагрянет жара, а мы все как назло трудоустроимся. А как же наши грандиозные планы устроить пленер в другом конце города? Сама вчера видела, как туда косяками тянутся хиппари. Забегаешь с поисков работы переодеться в маечку и тут только ощущаешь, что лёд тронулся во всех смыслах. Просыпаются нежные чувства к самой неожиданной персоне – полосатому другу – такие мощные, что твоя пассия даже не успевает опомниться, а уже дарит первый поцелуй. Все остальные лица день за днём свежеют, светлеют и заметно меньше ругаются при разговоре. Наплевав на угрозу гриппа, разгуливаешь по улицам в одном свитере. Ищешь в бетонных джунглях хотя бы один одуванчик – одарить любимого – и фигушки находишь. Тогда начинаешь радоваться хотя бы тому, что уже май, ночи теплеют, сможем после работы ужинать на крыше, распугивая окружающее население: караул, люди в голубятне! И тут фрык – жизнь опять переворачивается с ног на голову, все растеряны, а с течением времени оказывается, что так даже интереснее.
Когда мы наконец устроили маленькую вечеринку по поводу почти легальной работы, найденной одним другом в мексиканском ресторанчике, кто-то додумался принести чайные свечки и расставить на полу в виде фиги – типо, «нас не догонят». Состояние экстаза обуяло всех, включая даже местных мух и комаров. Как водится, гремела музыка, трещали полы и скрипели матрасы, дрожали оконные стёкла и позванивал целый ряд бутылок из-под сидра. Свечам восхитились, порадовались и забыли. К концу наших скромных посиделок от них загорелся ковёр в той комнате, которая под крышей, и когда это было замечено, то стало уже поздно, но так неприятно, что мы еле уговорили самого солидного вызвать пожарников. Благодаря последним осталось в живых большинство вещей, хотя мебель и полы покрылись сажей, а в комнатах ещё целую неделю стояла вода; не помогали ни толстые тапки, ни пожертвованная под тряпку занавеска. Плюс постоянно распахнутая форточка, делами которой заведовала девушка из бара на углу, популярного своими жареными сосисками. Из-за работы с ними у неё постоянно была повышена температура тела, и бедняга просто на дух не переносила тёплые помещения. Поэтому уже через неделю температура повысилась уже у остальных четверых (не считая товарища, по пьянке свалившегося в фонтан во всей одежде).
В середине июня, в то время как наши мамы и братья по телефону сетовали на охватившую родину жару, мы кутались с свитера и делились единственной выжившей парой шерстяных носков. Ленясь выйти из дому, мы отправляли делегацию из какого-нибудь смельчака купить лекарств, которые глотали в лошадиных дозах. Закуривая сигарету, мы кашляли как астматики и поспешно запивали её чайком от кашля за восемь фунтов. Еле-еле удавалось гасить конфликты, вспыхивавшие по поводу повышенной чувствительности. И когда один из нас не выдержал и предложил принять хоть какие-нибудь строгие меры, объявился тип с перекривленной нижней губой и начал вести проповеди о карме.
Всем в наше время известно, что это такое карма и что против неё не попрёшь. Пришелец был краток и нагл, как оса, хотя ему никто не отвечал. Только мы на всякий случай скроили серьёзные мины. Тут же выскочила какая-то распаренная соседка и, приняв его за тайного агента, предложила чаю. Остановить такой поток дерьма было уже невозможно, поэтому потихоньку просочилась на свет история с пожаром, а заодно всё связанное с нашим появлением ниоткуда и по никакому праву.Человек с перекривленной губой установил, что мы «неудачники», и именно потому, что устроились в мегаполисе нелегально – в то время как сам не мог объяснить взбесившемуся полосатому другу, по какому праву он сам попал в нашу популяцию и решил взять над ней шефство. Пытался уговорить нас добровольно вызвать полицию. Какая трогательная забота. Видимо, некоторые люди, увы, сами по себе слишком многого боятся и поэтому спешат на помощь другим, думая, что им это зачтётся. Однако принципы современной бухгалтерии не очень-то сработали в случае с нашей нелегальной кармой, и поэтому, посовещавшись, полосатый друг и телохранитель из стрип-клуба выперли доброжелателя на лестницу, посоветовав этой гадине никогда больше не возвращаться.
Но по его рекомендации к нам пришли полицейские и ещё кто-то из отдела миграции, и вот теперь мы с полосатым проживаем в картонном ящике на тротуаре: если пойдёте отсюда прямо, то через n километров выйдете к вокзалу Виктории. В этой стране ящики – дело гораздо более обычное, чем в Восточной Европе, и технический прогресс спасает людям шкуры в прямом смысле этого слова. С этим положением мы смирились довольно безболезненно. Ведь так неописуемо приятно глядеть на прохожих снизу вверх и улыбаться, они ж этого совершенно не ожидают: да здравствуют сюрпризы. Вышеупомянутой приватности тут хоть отбавляй. В этом городе люди умудряются жить чуть ли не в телефонных будках. Ящики же надобно ставить под навесом какого-нибудь шедевра индустриальной архитектуры, тогда воздействие погоды заметно смягчится. Человек, конечно, может жить и по максимуму, однако не вижу смысла мучаться ради какого-нибудь письменного стола. А от мягких кроватей-сексодромов мы отвыкли, не успев даже к ним привыкнуть; как говорит мой сердечный друг, успеем ещё насладиться комфортом, когда нам тут наскучит: ведь с заработанными миллионами мы сможем останавливаться в лучших гостиницах мира.
Чудесное, кстати, время для проверки дружбы и шлифовки своего характера. Недаром в народе говорится, что друг познаётся в эмиграции. Похвален тот факт, что из наших рядов сгинули только два человека, хотя и те неплохо устроились. Девушка из бара с сосисками и справедливый телоханитель ночуют непосредственно по месту работы, сидя на диванчике, или же время от времени присоединяются к нам. Нужно только найти главный супермаркет, завернуть за его правое крыло и пройти мимо склада, в котором тоже живут люди: они, кажется, сербы или словаки. Это место порекомендовали нам сердобольные рэпперы, пожалевшие места для нашего скромного занавеса в парке за городом и побившие нашего пятого по подозрению в краже у них сигареты. Что поделаешь, не все же археологии учились. Некоторые люди пригреют драчливого кота и будут умиляться всем его выходкам, в то время как их двоюродный брат высмеивается на всех семейных посиделках из-за непопулярной в роду профессии дворника. Наверное, это называется не иначе как гуманизм с нечеловеческим лицом.
Место как место, разве что немного плоское. Все наши вещи разошлись по знакомым, хотя некоторые из них, качая головой, объясняли что кухня занята бутылками из-под сидра, а в подвальчике ночует нервнобольной троюродный брат соседа, которому они крупно задолжали. Всё-таки большинство любимых мелочей остались с нами, потому что накануне эксцесса полосатый познакомился с чернокожим парнишкой из отдела камер хранения, и тот всего лишь за копию древнего диска Боба Марли выделил нам вечно пустующий шкаф. В него мы регулярно заглядываем поменять майку или положить на место прочитанную книгу. Там же остались наши документы, которые больше никого не интересуют, и кое-какие ценные изобретения человечества: например, плейеры.
Правда, время от времени нас достают блюстители общественного порядка, но у них почти нет предложений констуктивного характера и даже веских аргументов против, потому что живём мы тихо, драться нам не из-за чего и не с кем: местные хулиганы заняты более интересными делами в виде наркотиков, поэтому они чаще берут на себя общение с чиновниками. Нам же наркотики не нужны, потому что такая жизнь во всех её красках почище любой галлюцинации, а алкоголь мы по традиции употребляем в малых дозах, спрятавшись в каком-нибудь закоулке. От холода спасаемся спячкой в позе куча мала и одёжками, честно купленными в магазинчиках поношенной одежды в поддержку местных сердечников.
Попадаются и милостивые тётеньки, любительницы долгих моралей, но таких обычно просим купить нам еды и идти восвояси. Однажды даже забрёл какой-то журналист. Тогда мы прикинулись идиотами и поговорили с ним на таком ломаном английском, что он сморщился и ушёл, явно обиженный на наше неуважение к языку. Даже если бы его заметка и заинтересовала кого-нибудь, то в этом городе слишком много похожих на нас: есть пары, живущие прямо в парке, есть бомжи с десятилетним стажем, есть натуральные хиппи, которые вообще не моются, и никто из них особо не портит пейзаж, потому что этот район совершенно непопулярен среди туристов.
И пускай в нашем ящике не совсем удобно лежать, а особенно заниматься любовью, зато он большой и почти водонепроницаемый, а полосатый неплохо зарабатывает распространением газет на главном шоссе. Тем временем я намываю полы в трёх турецких кафе и даже получаю субсидии от прохожих, которые называют меня красавицей – естественно, я красива, ведь мы все моемся с мылом в благотворительном заведении для бездомных за пару кварталов отсюда. Там даже выдают бесплатный суп, каждый день разный. Для потенциальных пенсионеров наш район, кажется, означает что-то вроде зверинца, и это радует. Пускай они думают, что им наконец повезёт в личной жизни, если они вместо покупки коллекции старинных щёток для обуви бросят несколько монеток в нашу баночку, тем более что наши соседи на углу так отлично играют на барабанах. Пускай ждут своих единственных, ради которых никогда не променяют уютных коттеджей на вагончик за городом и которых не подпустят к своему телу в ожидании золотого кольца. Пускай смотрят на нас глазами новорожденного телёнка, воплощение наивности: их дети, наверное, скорее помрут с голоду, чем додумаются купить еду, рекламой предназначенную не для детей, а для взрослых.
А мы вот едим всё, что вкусно, то есть почти всё кроме несвежих фруктов, и никогда не проболтаемся родственникам по телефону, и нас не будут мучать кошмары и угрызения совести за умалчивание исторической правды. И мы с радостью обнимем китайца и кого угодно, кто только захочет с нами обниматься, потому что на самом деле ведь наплевать, что должно быть, если и так всем хорошо, если можно лёжа на животе глядеть на прохожих, которым жаль тебя и твою упадшую мораль. Честное слово, не разобрать, кого здесь надо жалеть, если лето только началось и не идут дожди, если можно тайком пробираться на крышу, ходить на бесплатные танцы в дешёвых кафешках, если твой парень умеет кончать тебе на живот и так красив, что может заговорить с кем угодно и его никогда не посылают, наоборот, всячески ему помогают и поддерживают даже в невероятных делах, поэтому до осени как пить дать переберёмся в новый сквот и возьмём с собой всех, кто не побрезгует обниматься с бездомными.