Алина Гржибовская

Мой секрет для любимого человека

September 18, 2002

Как прощаться со снегом

Надо прощаться как тот человек, кто стоял посредине замершей Даугавы, на перекрестке рыбацких тропинок. Он стоял целый день и смотрел по сторонам. А потом лыжами вывел по снегу огромное сердце, которое с моста было видно и с берега.

Прощаться со снегом - это как с зимой прощаться. Поэтому лучше всего выбрать полянку в снегу и плюхнуться с тропинки в чистое, белое и мягкое. Аккуратно встать, сделать шаг в сторону и опять плюхнуться. Чтобы показать (изобразить), что сюда упал пораженный орел, нужно несколько раз руками помять по бокам разные стороны снега. Это будут крылья.
_

Нецке

В городе стояла суета сует. Мысленно корча рожи и страдая, мы говорили о нас. Я бежала от близких людей в узкий проем улицы. Я зашла по делу в редакцию. Там многие здоровались со мной. И знакомились заново. Угощали кофе. У кофейного аппарата стоял толстый увеселительный старичок. Он светился изнутри и подмигивал всем хитро и всезнающе. Журналистка, писавшая о нем, сказала: его надо гладить пальчиком по брюшку и нашептывать на левое ухо желание.

Здравствуй, неизвестный и хитрющий старикан! Хоть ты и бог, и все и так знаешь, я расскажу тебе о своих желаниях. Я хочу уехать в Грузию, где много солнца и красивых людей. Я так хочу испариться отсюда, чтобы меня забыли. Что я имела тут: друзей, работу и здоровье. Мне было легко и весело. Потом стыдно. Потому я уеду, нецке, пожалуйста. Я не буду никому писать, я буду жить в зарытом уголочке света. Спрячусь, нагну голову. Днем буду смотреть только на солнце, учить местный язык. Считать овечек на поле. Я одичаю, буду пить только молоко и воду. Разучусь говорить и буду счастлива. Потом я потеряюсь -- и уже забуду, что такое счастье. Вот это жизнь!
_

Красивая старушка

Подростком на большой дороге я иногда встречала старушку с красивыми глазами и палочкой в руке. Никто так красиво не хромал, как она. Никто не разговаривал очень доверительно и вежливо со всеми. Она никогда не жаловалась на здоровье. Часто подметала в саду листья и здоровалась со мной через ограду. Я, смотря на нее, хотела тоже быть такой милой старушкой в старости. Она умерла недавно, я поняла это не потому, что больше не встречаю, а потому, что ворота ее дома, где она жила, сейчас все время открыты. Ходят люди и ездят, в окнах делают ремонт. Я прохожу на поезд мимо и мне уже совсем не радостно, а жутко. Я жду, когда наконец закроют эти ворота.

В нашу последнюю встречу старушка предложила мне яблок. Та осень была очень яблочной, поэтому у бабушки был полный гараж яблок. Не спрашивайте меня об этом доме, если приедете ко мне в гости.
_

МОЙ УЧИТЕЛЬ ИСТОРИИ

То, о чем пойдет речь довольно простыми словами, было совсем недавно. И даже сейчас - недавно, и в 21 веке будет тоже - недавно. Героев в этой истории нет, потому что никакие мы все не герои. Кроме, конечно, моего учителя истории. Но это было и того раньше, и потому -- о нем потом.

В нашем прошлом -- темные дни, с окошками света наружу, лужами, и так мы были все теплые и неостывшие. Чего-то делали и хотели. Поэтому хохотали. Правда, усталые. Контролеры ссаживали кого-то из нас с поездов из-за без билета. Кого-то - за поддельные студенческие удостоверения - с любовью. Любили греться у калорифера, давить тараканов. Звенели мобильники, как соловьи заливались, пойманные в карманы, застегнутые на все пуговицы. В переходящем времени, где не так стабильно, как в Древнем Египте, люди рождались со сложными характерами и жили сложно. Каждый день ждут перемен, вкл. радио, жизнь читая по ладони, характер по глазам. Разноцветным глазам. Все это чудесно. Стали взрослыми и заставляли себя не жалеть о том, что были так незаботливы, так заняты вывесками и анкетами. Проходя по улицам, будет дождь как всегда, когда хорошо и приятно. Нет времени думать и говорить, делать -- участь активных. Я не верю в это.


1

Когда я еще весной работала в универмаге у кого-то из наших - кажется у уборщицы тети Тамары -- был день рождения. И каждый работник, закончивший свою работу, спускался в подвальчик, где его в порядке очереди угощали. Я не люблю такие всякие застолья, где обязывают пить. Причем не какое-то вкусное вино. Кока-колу с меркури. Но тогда было светлое вино из картонного пакета. И еще был дядя Валдис, наш слесарь. Тепло наливая мне светлой жидкости в стакан, Валдис также тепло отметил, что я «наконец-то слилась с коллективом». Для меня он был примечательной личностью. Лет ему было под пятьдесят, но выглядел он на все сто, то есть, на лет 40. Он терпеть не мог когда я его называла «дядя Валдис». «Какой я тебе дядя !?!», -- возмущался он. Валдис любил со мной поговорить по душам и поучить меня жизни.

Но на все его умудренные жизнью слова я отвечала примерно так: «Нет, Валдис. Не-е …Я совсем не хочу флиртовать ни с кем. Тренироваться на охранниках в магазине? Нет. Да, пусть им делать другого нечего, но некоторые из них еще такие дети. Когда я с ними случайно заигрываю, мне их жалко, ведь это обман… Не знаю, не знаю… Мне и так хорошо. Да, многие пользуются, но мне кажется, это нечестные, все эти игры… На свете есть много интересных вещей, кроме как морочить людям голову. Как-то неестественно это. Кем я хочу быть? Художником. Да не идеализирую я ничего, нет, я не хочу ничего нового. Ничего менять не хочу. У меня есть друзья, между прочим, они меня ждут.» Недовольный моими так называемыми принципами, Валдис заставил меня допить второй стакан на посошок и с богом отправил к друзьям, торжественно проводив до дверей, по пути сказав охранникам, чтоб меня не обижали.

Была опять же весна, такие вот дела. Ах, как я люблю выходить с работы на воздух. Я соображала, что напилась вина, из пакета, похожего на сок. Под ногами все плясало, лужи. Капли. Небрежные брызги от машинистов за рулем. Красный. Нет, желтые светофоры и поучения Валдиса по жизни.

Так я спешила по городу на улицу Альберта. Я думала, что меня заждались и я опаздывала уже на час. Не помню куда и зачем мы хотели идти, может. Просто пересечься. Считая улицы, шаги до зеленых светофоров. Не забегая в магазины за чем-нибудь вкусненьким, я шла быстро и вглядывалась -- вдруг они уже идут по улице. Застану - не застану. Я так гордилась тем, что не соглашалась с такими жизненно умными высказываниями Валдиса про то. Что друга надо держать на длинном поводке, не давить. Но и не терять из вида. Про бизнес и всякие штучки … но я уже пришла.

На перекрестке я вижу их троих. Все они очаровательны и милы, под большим зонтиком, румяные, от них исходит пар, и дождевые капли шипят и парятся у них на коже. Да, ведь пахнет-то весной. Можно купаться и ходить, можно говорить все слова, только что услышанные, смешанные с соком и ветром, уносившим чужие разговоры и глаза.

«Привет!!!» кричу я. «Привет», отвечают мне, «а мы только что занимались сексом. Все втроем». «О, как здорово», говорю я, и совсем не верю, я наивная и смешная. Хочу, чтобы такого не было. Чтобы жизнь моя текла вместе с остальными. Тихо и хорошо.

Только вечером за чашкой и столовыми приборами мне повторили рассказ про то, как это было. Не очень интересно. Впрочем. Про секс мне никогда не интересно. Как-то я мучалась этим. Что вот, де это совсем не интересует меня, я жадно поддакивала в разговорах и показывала пальцем, но устала от этого. Комплексовала, если люди увидят, что мне пофиг секс и что-то вроде этого. Не очень понимаю, что входит в это понятие, потому что вот у Мадонны вышла такая книга. Но ведь это -- искусство, это не секс. Это как Подсолнухи и Джоконда. То есть, искусство как сон, где смерть слаще конфеты. Как картины, живущие сами по себе, если захотят.


2

Через год тоже была весна. Я влюбилась в пятницу и уже в следующий четверг потеряла шапку. Влюбилась второй раз в жизни, а шапку потеряла первый раз в жизни. Поэтому меня это шокировало и я запаниковала. К тому же я заметила и еще одну странную вещь: что кошки, гуляющие по улицам Царникавы - беременны. Хотя еще только начало марта. А уже все произошло.

Ну, что мне это дает, что я влюбилась? Задаюсь я опять вопросом. Опять. Двадцать пять. Нет, еще нет мне двадцати пяти, а всего-то двадцать два года. Это ЕМУ (напишем большими буквами) двадцать пять.

И что же я успела подумать за эти 6 дней влюбленности? И каковы мои, так сказать, шансы. Или как спрашивает моя бабушка «Как на любовном фронте?». И тогда мне в голову приходит один простой ответ, чтобы отвязаться: «На войне как на войне, бабуля.»

Меня, как и каждого нормального влюбленного, обнадеживают такие простые и ясные сопоставления, что мол, у моей прабабушки имя было похожее на мое, а вот прадедушку звали так же как его. Или недавнее гадание на картах на школьной перемене. Я загадала всего-то трех парней (в отличие от остальных. Они все выпендривались и загадывали по 10 парней!) и мне вышло, что «он любит и ему нравятся мои волосы». Правда, это бред, про волосы. Странный вариант выпал. Но что же остановит безумного влюбленного? Наоборот, такие нагадывания только больше воодушевляли нас, девчонок, на конкретные действия.

Ну и значит, из этих шести дней -- три я сидела дома и думала, что влипла. Но я не могу себе позволить влипать, потому что жить довольно красиво. И в следующие три дня я наверняка была одной из самых счастливых людей в мире. Чтобы как-то развеяться, я вышла погулять. Весной часто пахнет дымом. И еще земля после дождя, радуга, поющие коты под окном, цвет травы, подожженной травы. В одной тропинке больше воздуха. Чем. Нет, не получилось у меня забыться.

Пришла же эта любовь. Хм, любовь! Чувство, которое в здравом уме «любовью» не назовешь, но такое оно, что кажется: с каждым днем не зря проживаю жизнь.

И поняв это, я, разумеется, благодарна тому, кто ее вызвал и так далее. Но, все же, извини, дорогой, единственным логичным действием с моей стороны будет расправиться с тобой, любовь моя. Любовь, ты моя любовь. И только потом -- в кого эта любовь пошла. Ну, а тот, кто там ходит, пусть живет и гуляет по себе. Так я решила, позвонила ему по телефону и призналась в любви. Он сказал «Спасибо» и обрадовался. Я сказала «Пожалуйста» и тоже обрадовалась, что все так благополучно закончилось.


3

Что за странные женщины, как мне досадно за них. И -- что за загадочные мужчины, они кажутся намного совершеннее женщин. Потому что, ну когда женщины начинают что-то делать? Когда влюблены. А потом уже достает жизнь и запахи кухни, все так мило. Выбор обоев, фикусов, надо быть все время начеку -- ожидание мужа, книжка на ночь, чтобы уснуть. Все это жизнь, потом любовь, потом опять жизнь. Когда-то я не понимала, почему многие женщины озабоченно курят по углам коридоров и офисов. Я представляла, что у них такая интересная жизнь, почти как в кино. Вот только почему они так усмехаются цинично, перекрещивая ноги и стряхивая пепел кончиком отманикюренного пальца.

Я знаю одну женщину. Она полюбила и написала стихи, потом разошлась и положила стихи в стол. Потом опять влюбилась, сильно и романтично. Стала писать. Хорошие стихи, свободно, легко, придумывая, не задумываясь. Любовь переделывая в стихи, живя стихами и любовью. Но опять что-то закончилось, а стихов накопилось на целую книжку. Поэтому она издала эту книжку -- пусть в некоторых домах будет кусочек ее жизни. Или любви. Книжка хорошо раскупалась и приносила немного денег, ее любовь была спрятана, но все же , я думаю, она вернется. Ведь женщины так странно устроены. Они нервничают без любви. Нет, не без мужчины, а без любви. Я предполагаю, что многие молодые монашки любят Иисуса как мужчину, пусть платонически, но как-то так они его любят, потому что многие монашки -- женщины. Кто родился, чтобы стать летчиком, будет летчиком. Кто родился для гольфа -- будет играть в гольф. Кто родился стать монашкой -- будет монашкой если не в монастыре, то в мыслях, на работе, в кровати, в троллейбусе, в мужчине.

Жаль, что я хочу быть мужчиной, они иногда не очень нежные.


4

Вообщем-то никто меня и не обидел особо. Я думала, просто разврат какой-то. Чистые люди, делающие развратные вещи. Такие мелкие поступки, как секс, как будто ничего не значат. Ничего. «Ничего не значат» -- что может быть хуже. Вот и все.

На нас – светлые костюмы, в карманах – продвинутые зубные пасты. Мы не смотрим на небо по вечерам. Я знаю, я смотрю под ноги, чтобы не наступить в лужу.

Не понимаю, что с нами стало? Мы молодые, умные и красивые. Забыли значения самых простых слов, мы воспринимаем все эстетски, не понимая. Но кто с нами спорит. А никто.

Я помню еще в школе мой учитель истории сказал нам «А ведь это страшно, когда человек в 17 лет не хочет перевернуть и спасти, изменить мир. Что же с вами будет?»


* * * * *

И что теперь. Сейчас я часто встречаю старых старых знакомых на улицах города, который кишит (кишат). Знакомые не спешат. Они расспрашивают меня обо мне. И я им рассказываю кусочки моей жизни. О моей прошлой прошедшей жизни. И думаю сама "а у меня ведь все хорошо". И так грустно. У меня есть деньги. Скучные распродажи в больших магазинах похожи на игру. Пальцы ноют, держа 5 вешалок с одеждой. Ноги стоят у передевалки 5 и 5 минут. Глаза выбирают вещь. Нам дарят в награду за эти усилия бесполезные одинаковые футболки.

Я стараюсь не заводить друзей и родственников. Лучше я поищу старого друга по пейджеру (но этот номер пейджера тоже старый, поэтому на встречу приходит совсем новый друг). Но он не может сейчас понять меня, ведь воспоминания у нас разные. Старый друг не откликается. И наверное только от этого мне и кажется, что именно ему я могу рассказать о том, что я боюсь сойти с ума и поэтому схожу с ума. Но стараюсь не зацикливаться на этом.

Скоро политические выборы. Я смотрю на предвыборные плакаты и морально готовлюсь. Я сплю и вижу как проголосую на выборах за политику, за женщин и детей, за родину и за любовь. За дождь и за листья, за королей и вымерших принцесс, за звезд индустрии, за характер и солнце. Я опускаю бумажку и выбираю свою страну, выход в космос которой не грозит.

Из города я еду домой и гнилые листья летят мимо поезда. Я много гуляю у моря. Солнца осенью больше вечером. Небо -- законное место радуги. Красное вино в дождь и не мокро ногам и не нужен зонт. Лучше перед прогулкой ободрать пятки, чтобы чувствовать себя при ходьбе. Боль, значит это я, а не тот растворимый в осени ливень. Бывает, разбрасываешь себя там, где ходишь. Я - это дерево, камни, лягушки, ящерицы. Тогда легко найти цвет песка, отражающего небо. А звезды, самолеты и облака так похожи, когда белого цвета. В разбросанности есть свой смысл. Правда, он потерян. Но если песок у моря сохранит мои следы, я найду дорогу обратно.

По возвращении задумываешься, надо ли хранить засохшие каштаны?
Пока в квартире не топят, и поэтому пыль по углам согревает холодный дом. Я сижу и пишу пережитые написанные строчки. Нескладно. Юморные мы какие-то люди. Воображаем только перед зеркалом, волшебство находим в стакане ванильного молока, а вместо любви делаем комплексы мужественности.

Вот воздух, вот листья, тина и облупившаяся краска, которая на балконе.
_

Словарный запас

В детском садике днем я лежала в кроватке и не хотела видеть воспитательницу. Никто не хотел засыпать, это ж ясно. Все хотели гулять. А воспитательница заставляла нас лежать с закрытыми глазами, стояла у дверей, смотрела и говорила примерно следующее: «Алина, спать! Закрой глаза», «Виталий, оба глаза закрой! » или «Катя, глаза закрыть!», и так с вариациями на тему, пока мы уставали сопротивляться и засыпали. Помню, при этом я ее не могла видеть, я думала, ну что у нее за работа такая странная. Обычно я поворачивалась к ней спиной, чтобы она не видела мои глаза и начинала перехихикиваться с мальчиком, который лежал в кроватке рядом. О нем только помню, что у него был тотем птичка. И он был похож на птичку. Про свой детсадовский тотем не помню - какое-то насекомое, вроде божьей коровки. Но учительница требовала, чтобы все дети лежали на спине, а не к ней задом. Поэтому мне ничего не оставалось делать, как придумать уловку, чтобы учительница исчезла. Секрет этого фокуса я никому не раскрывала, потому что моя философия была сложна, а тот набор слов, которым я владела, был скуден, чтобы объяснить всем подружкам и друзьям. Мой приемчик состоял в том, что я зажмуривала один глаз и подносила к лицу указательный палец. Чудо совершалось -- мой маленький пальчик оказывался больше самой воспитательницы, стоящей у двери. Все, воспиталки нет. Правда, немного отодвинув палец, я встречала ее изумленный взгляд. Но она молчала. Теперь только я понимаю, почему. Потому что при виде таких чудес она и сказать ничего не могла. Ее словарный запас был намного скуднее моего.
_

Мой секрет для любимого человека

Когда мы видим друг друга, я -- тебя, ты -- меня, мы только здороваемся. А так все время молчим и, с некоторой боязнью почувствовать свою душу, отодвигаем кружение головы на потом.

Поэтому вокруг происходят замечательные вещи уже сами по-своему, не спрашивая нас, таких влюбленных в то, что тихо появляется и растет день ото дня.

Пока не многие это могут увидеть. Мы ни разу нигде не были одни и в компании, быстро шагая, переговариваемся только о том, что хотелось бы поесть. Компании и приятели -- это здорово. Каждому в свой клуб и на перекрестке все прощаются. Мы с тобой знаем, что прощаемся надолго (примерно сутки), но от этого голову поднимаем выше и говорим «пока» громко и с улыбкой. Одной на двоих. При этом наши взгляды, ломаясь о руки, о плечи и уши наших спутников, на мгновение попадают в цель: наши взглянувшие глаза.

Потом я не понимаю, почему твое лицо я стараюсь вспоминать, когда мне хорошо с моими друзьями. И почему через какое-то время мне становится стыдно, что я, может быть, увлеклась и предаю кого-то из-за тебя. Я вспоминаю как ты ходишь тихо как котенок. Так я тебя смотрю в моей памяти, потому что в жизни на тебя не смотрю.

Восхищение тобой остальных я не выбрасываю ревниво за окно и не режу на гильотине. Обычно я забываюсь, отрешенно иду пить кофеин, говоря про себя: «Ничего, у меня есть еще своя жизнь. Своя личная жизнь. И мне хорошо, мне интересно. Да, я умная, красивая и талантливая!…» А ты тихо подойдешь и подсядешь за соседний столик. Я увижу это, поперхнусь и подумаю только: «почему воздух такой прозрачный сегодня».

Но у нас есть семьи -- друзья -- это наши дети. И никогда не трогая тебя за пряди золотых волос, я уже задумываюсь о том, кто же из нас больше одинок, если так можно сказать о нас, и кто уйдет первый. Как горько. Выбирая альтернативу в нашем неизбежном расставании, я решаю, что хочу быть брошенной тобой. Не потому, что я привяжусь к тебе до невозможности и сама не смогу уйти. Не потому, что на что-то у меня не хватит сил. Не потому, что я люблю тебя.

Знаешь, я никому еще не говорила об этом странном существе, живущем во мне. Оно так сильно и так независимо, что к остальным человекам относится с некоторой жалостью. Вроде без причин. И учит меня, заставляет поступать так же. Когда я выигрываю, например, в карты или другие игрушки, мне очень жаль проигравших. Поэтому мне нравится проигрывать и радоваться за победителя. Только проиграв, я чувствую себя на равных с победителем. А мое чудное существо говорит мне, что все равно пожалеть и их надо, потому что я опять, в который раз, стала еще сильнее. И это все так сложно и запутанно. Поэтому, лучше ты бросай меня. Оставь, иди дальше, дальше, выше, выше. Залезай на гору, оттуда видны самолеты. Один из них взлетит и сбросит на город мое сердце. Но ты свое в этот день лучше оставь дома.

Не тревожься, что мы после этого останемся покалеченными. Я долго думала об этом: было бы безумием нам вместе провалиться в то, что может быть только во сне, а потом жить в разрушенных замках, точнее в прекрасных развалинах. Мы должны быть современными, практичными и успешными. Это здорово, поверь. Жить, ничего не думая, только вынося боль в таких, знаешь, больших черных пакетах для мусора. Изо дня в день. Изо дня в день.

Наверное. Наверное, наши светлые волосы потеряют цвет и тепло, улыбки станут как в рекламных клипах про зубную пасту. Ты знаешь, нас все будут очень любить за наше непонятное несчастье. За наше несостоявшееся счастье. Но не потому что, как твердят любящие мамы, люди злы и завистливы, а потому что все разумные существа боятся атомных взрывов. Когда с самолета сбрасывают два ровно близких человеческих сердца, происходит ужасный взрыв. Потому что летающие херувимы, помнишь, мы учили, не имеют ни рук ни ног, чтобы помочь нам. Это просто какие-то летающие головы, эти херувимы.

Две вещи. Твои правильно поставленные песни из горла и старый, скрипящий аудиомагнитофон останутся у меня как две реликвии. Еще от твоего образа останется тень от того света, который ты излучаешь. И в моем комфортном одиночестве я смогу разговаривать со всеми окружающими меня тенями. Ведь я знаю, кто их создал.
_

Назад