Как прощаться со снегом
Надо прощаться как тот человек, кто стоял посредине замершей Даугавы, на перекрестке рыбацких тропинок. Он стоял целый день и смотрел по сторонам. А потом лыжами вывел по снегу огромное сердце, которое с моста было видно и с берега.
Прощаться со снегом - это как с зимой прощаться. Поэтому лучше всего выбрать полянку в снегу и плюхнуться с тропинки в чистое, белое и мягкое. Аккуратно встать, сделать шаг в сторону и опять плюхнуться. Чтобы показать (изобразить), что сюда упал пораженный орел, нужно несколько раз руками помять по бокам разные стороны снега. Это будут крылья.
_
Нецке
В городе стояла суета сует. Мысленно корча рожи и страдая, мы говорили о нас. Я бежала от близких людей в узкий проем улицы. Я зашла по делу в редакцию. Там многие здоровались со мной. И знакомились заново. Угощали кофе. У кофейного аппарата стоял толстый увеселительный старичок. Он светился изнутри и подмигивал всем хитро и всезнающе. Журналистка, писавшая о нем, сказала: его надо гладить пальчиком по брюшку и нашептывать на левое ухо желание.
Здравствуй, неизвестный и хитрющий старикан! Хоть ты и бог, и все и так знаешь, я расскажу тебе о своих желаниях. Я хочу уехать в Грузию, где много солнца и красивых людей. Я так хочу испариться отсюда, чтобы меня забыли. Что я имела тут: друзей, работу и здоровье. Мне было легко и весело. Потом стыдно. Потому я уеду, нецке, пожалуйста. Я не буду никому писать, я буду жить в зарытом уголочке света. Спрячусь, нагну голову. Днем буду смотреть только на солнце, учить местный язык. Считать овечек на поле. Я одичаю, буду пить только молоко и воду. Разучусь говорить и буду счастлива. Потом я потеряюсь -- и уже забуду, что такое счастье. Вот это жизнь!
_
Красивая старушка
Подростком на большой дороге я иногда встречала старушку с красивыми глазами и палочкой в руке. Никто так красиво не хромал, как она. Никто не разговаривал очень доверительно и вежливо со всеми. Она никогда не жаловалась на здоровье. Часто подметала в саду листья и здоровалась со мной через ограду. Я, смотря на нее, хотела тоже быть такой милой старушкой в старости. Она умерла недавно, я поняла это не потому, что больше не встречаю, а потому, что ворота ее дома, где она жила, сейчас все время открыты. Ходят люди и ездят, в окнах делают ремонт. Я прохожу на поезд мимо и мне уже совсем не радостно, а жутко. Я жду, когда наконец закроют эти ворота.
В нашу последнюю встречу старушка предложила мне яблок. Та осень была очень яблочной, поэтому у бабушки был полный гараж яблок. Не спрашивайте меня об этом доме, если приедете ко мне в гости.
_
МОЙ УЧИТЕЛЬ ИСТОРИИ
То, о чем пойдет речь довольно простыми словами, было совсем недавно. И даже сейчас - недавно, и в 21 веке будет тоже - недавно. Героев в этой истории нет, потому что никакие мы все не герои. Кроме, конечно, моего учителя истории. Но это было и того раньше, и потому -- о нем потом.
В нашем прошлом -- темные дни, с окошками света наружу, лужами, и так мы были все теплые и неостывшие. Чего-то делали и хотели. Поэтому хохотали. Правда, усталые. Контролеры ссаживали кого-то из нас с поездов из-за без билета. Кого-то - за поддельные студенческие удостоверения - с любовью. Любили греться у калорифера, давить тараканов. Звенели мобильники, как соловьи заливались, пойманные в карманы, застегнутые на все пуговицы. В переходящем времени, где не так стабильно, как в Древнем Египте, люди рождались со сложными характерами и жили сложно. Каждый день ждут перемен, вкл. радио, жизнь читая по ладони, характер по глазам. Разноцветным глазам. Все это чудесно. Стали взрослыми и заставляли себя не жалеть о том, что были так незаботливы, так заняты вывесками и анкетами. Проходя по улицам, будет дождь как всегда, когда хорошо и приятно. Нет времени думать и говорить, делать -- участь активных. Я не верю в это.
1
Когда я еще весной работала в универмаге у кого-то из наших - кажется у уборщицы тети Тамары -- был день рождения. И каждый работник, закончивший свою работу, спускался в подвальчик, где его в порядке очереди угощали. Я не люблю такие всякие застолья, где обязывают пить. Причем не какое-то вкусное вино. Кока-колу с меркури. Но тогда было светлое вино из картонного пакета. И еще был дядя Валдис, наш слесарь. Тепло наливая мне светлой жидкости в стакан, Валдис также тепло отметил, что я «наконец-то слилась с коллективом». Для меня он был примечательной личностью. Лет ему было под пятьдесят, но выглядел он на все сто, то есть, на лет 40. Он терпеть не мог когда я его называла «дядя Валдис». «Какой я тебе дядя !?!», -- возмущался он. Валдис любил со мной поговорить по душам и поучить меня жизни.
Но на все его умудренные жизнью слова я отвечала примерно так: «Нет, Валдис. Не-е …Я совсем не хочу флиртовать ни с кем. Тренироваться на охранниках в магазине? Нет. Да, пусть им делать другого нечего, но некоторые из них еще такие дети. Когда я с ними случайно заигрываю, мне их жалко, ведь это обман… Не знаю, не знаю… Мне и так хорошо. Да, многие пользуются, но мне кажется, это нечестные, все эти игры… На свете есть много интересных вещей, кроме как морочить людям голову. Как-то неестественно это. Кем я хочу быть? Художником. Да не идеализирую я ничего, нет, я не хочу ничего нового. Ничего менять не хочу. У меня есть друзья, между прочим, они меня ждут.» Недовольный моими так называемыми принципами, Валдис заставил меня допить второй стакан на посошок и с богом отправил к друзьям, торжественно проводив до дверей, по пути сказав охранникам, чтоб меня не обижали.
Была опять же весна, такие вот дела. Ах, как я люблю выходить с работы на воздух. Я соображала, что напилась вина, из пакета, похожего на сок. Под ногами все плясало, лужи. Капли. Небрежные брызги от машинистов за рулем. Красный. Нет, желтые светофоры и поучения Валдиса по жизни.
Так я спешила по городу на улицу Альберта. Я думала, что меня заждались и я опаздывала уже на час. Не помню куда и зачем мы хотели идти, может. Просто пересечься. Считая улицы, шаги до зеленых светофоров. Не забегая в магазины за чем-нибудь вкусненьким, я шла быстро и вглядывалась -- вдруг они уже идут по улице. Застану - не застану. Я так гордилась тем, что не соглашалась с такими жизненно умными высказываниями Валдиса про то. Что друга надо держать на длинном поводке, не давить. Но и не терять из вида. Про бизнес и всякие штучки … но я уже пришла.
На перекрестке я вижу их троих. Все они очаровательны и милы, под большим зонтиком, румяные, от них исходит пар, и дождевые капли шипят и парятся у них на коже. Да, ведь пахнет-то весной. Можно купаться и ходить, можно говорить все слова, только что услышанные, смешанные с соком и ветром, уносившим чужие разговоры и глаза.
«Привет!!!» кричу я. «Привет», отвечают мне, «а мы только что занимались сексом. Все втроем». «О, как здорово», говорю я, и совсем не верю, я наивная и смешная. Хочу, чтобы такого не было. Чтобы жизнь моя текла вместе с остальными. Тихо и хорошо.
Только вечером за чашкой и столовыми приборами мне повторили рассказ про то, как это было. Не очень интересно. Впрочем. Про секс мне никогда не интересно. Как-то я мучалась этим. Что вот, де это совсем не интересует меня, я жадно поддакивала в разговорах и показывала пальцем, но устала от этого. Комплексовала, если люди увидят, что мне пофиг секс и что-то вроде этого. Не очень понимаю, что входит в это понятие, потому что вот у Мадонны вышла такая книга. Но ведь это -- искусство, это не секс. Это как Подсолнухи и Джоконда. То есть, искусство как сон, где смерть слаще конфеты. Как картины, живущие сами по себе, если захотят.
2
Через год тоже была весна. Я влюбилась в пятницу и уже в следующий четверг потеряла шапку. Влюбилась второй раз в жизни, а шапку потеряла первый раз в жизни. Поэтому меня это шокировало и я запаниковала. К тому же я заметила и еще одну странную вещь: что кошки, гуляющие по улицам Царникавы - беременны. Хотя еще только начало марта. А уже все произошло.
Ну, что мне это дает, что я влюбилась? Задаюсь я опять вопросом. Опять. Двадцать пять. Нет, еще нет мне двадцати пяти, а всего-то двадцать два года. Это ЕМУ (напишем большими буквами) двадцать пять.
И что же я успела подумать за эти 6 дней влюбленности? И каковы мои, так сказать, шансы. Или как спрашивает моя бабушка «Как на любовном фронте?». И тогда мне в голову приходит один простой ответ, чтобы отвязаться: «На войне как на войне, бабуля.»
Меня, как и каждого нормального влюбленного, обнадеживают такие простые и ясные сопоставления, что мол, у моей прабабушки имя было похожее на мое, а вот прадедушку звали так же как его. Или недавнее гадание на картах на школьной перемене. Я загадала всего-то трех парней (в отличие от остальных. Они все выпендривались и загадывали по 10 парней!) и мне вышло, что «он любит и ему нравятся мои волосы». Правда, это бред, про волосы. Странный вариант выпал. Но что же остановит безумного влюбленного? Наоборот, такие нагадывания только больше воодушевляли нас, девчонок, на конкретные действия.
Ну и значит, из этих шести дней -- три я сидела дома и думала, что влипла. Но я не могу себе позволить влипать, потому что жить довольно красиво. И в следующие три дня я наверняка была одной из самых счастливых людей в мире. Чтобы как-то развеяться, я вышла погулять. Весной часто пахнет дымом. И еще земля после дождя, радуга, поющие коты под окном, цвет травы, подожженной травы. В одной тропинке больше воздуха. Чем. Нет, не получилось у меня забыться.
Пришла же эта любовь. Хм, любовь! Чувство, которое в здравом уме «любовью» не назовешь, но такое оно, что кажется: с каждым днем не зря проживаю жизнь.
И поняв это, я, разумеется, благодарна тому, кто ее вызвал и так далее. Но, все же, извини, дорогой, единственным логичным действием с моей стороны будет расправиться с тобой, любовь моя. Любовь, ты моя любовь. И только потом -- в кого эта любовь пошла. Ну, а тот, кто там ходит, пусть живет и гуляет по себе. Так я решила, позвонила ему по телефону и призналась в любви. Он сказал «Спасибо» и обрадовался. Я сказала «Пожалуйста» и тоже обрадовалась, что все так благополучно закончилось.
3
Что за странные женщины, как мне досадно за них. И -- что за загадочные мужчины, они кажутся намного совершеннее женщин. Потому что, ну когда женщины начинают что-то делать? Когда влюблены. А потом уже достает жизнь и запахи кухни, все так мило. Выбор обоев, фикусов, надо быть все время начеку -- ожидание мужа, книжка на ночь, чтобы уснуть. Все это жизнь, потом любовь, потом опять жизнь. Когда-то я не понимала, почему многие женщины озабоченно курят по углам коридоров и офисов. Я представляла, что у них такая интересная жизнь, почти как в кино. Вот только почему они так усмехаются цинично, перекрещивая ноги и стряхивая пепел кончиком отманикюренного пальца.
Я знаю одну женщину. Она полюбила и написала стихи, потом разошлась и положила стихи в стол. Потом опять влюбилась, сильно и романтично. Стала писать. Хорошие стихи, свободно, легко, придумывая, не задумываясь. Любовь переделывая в стихи, живя стихами и любовью. Но опять что-то закончилось, а стихов накопилось на целую книжку. Поэтому она издала эту книжку -- пусть в некоторых домах будет кусочек ее жизни. Или любви. Книжка хорошо раскупалась и приносила немного денег, ее любовь была спрятана, но все же , я думаю, она вернется. Ведь женщины так странно устроены. Они нервничают без любви. Нет, не без мужчины, а без любви. Я предполагаю, что многие молодые монашки любят Иисуса как мужчину, пусть платонически, но как-то так они его любят, потому что многие монашки -- женщины. Кто родился, чтобы стать летчиком, будет летчиком. Кто родился для гольфа -- будет играть в гольф. Кто родился стать монашкой -- будет монашкой если не в монастыре, то в мыслях, на работе, в кровати, в троллейбусе, в мужчине.
Жаль, что я хочу быть мужчиной, они иногда не очень нежные.
4
Вообщем-то никто меня и не обидел особо. Я думала, просто разврат какой-то. Чистые люди, делающие развратные вещи. Такие мелкие поступки, как секс, как будто ничего не значат. Ничего. «Ничего не значат» -- что может быть хуже. Вот и все.
На нас – светлые костюмы, в карманах – продвинутые зубные пасты. Мы не смотрим на небо по вечерам. Я знаю, я смотрю под ноги, чтобы не наступить в лужу.
Не понимаю, что с нами стало? Мы молодые, умные и красивые. Забыли значения самых простых слов, мы воспринимаем все эстетски, не понимая. Но кто с нами спорит. А никто.
Я помню еще в школе мой учитель истории сказал нам «А ведь это страшно, когда человек в 17 лет не хочет перевернуть и спасти, изменить мир. Что же с вами будет?»
* * * * *
И что теперь. Сейчас я часто встречаю старых старых знакомых на улицах города, который кишит (кишат). Знакомые не спешат. Они расспрашивают меня обо мне. И я им рассказываю кусочки моей жизни. О моей прошлой прошедшей жизни. И думаю сама "а у меня ведь все хорошо". И так грустно. У меня есть деньги. Скучные распродажи в больших магазинах похожи на игру. Пальцы ноют, держа 5 вешалок с одеждой. Ноги стоят у передевалки 5 и 5 минут. Глаза выбирают вещь. Нам дарят в награду за эти усилия бесполезные одинаковые футболки.
Я стараюсь не заводить друзей и родственников. Лучше я поищу старого друга по пейджеру (но этот номер пейджера тоже старый, поэтому на встречу приходит совсем новый друг). Но он не может сейчас понять меня, ведь воспоминания у нас разные. Старый друг не откликается. И наверное только от этого мне и кажется, что именно ему я могу рассказать о том, что я боюсь сойти с ума и поэтому схожу с ума. Но стараюсь не зацикливаться на этом.
Скоро политические выборы. Я смотрю на предвыборные плакаты и морально готовлюсь. Я сплю и вижу как проголосую на выборах за политику, за женщин и детей, за родину и за любовь. За дождь и за листья, за королей и вымерших принцесс, за звезд индустрии, за характер и солнце. Я опускаю бумажку и выбираю свою страну, выход в космос которой не грозит.
Из города я еду домой и гнилые листья летят мимо поезда. Я много гуляю у моря. Солнца осенью больше вечером. Небо -- законное место радуги. Красное вино в дождь и не мокро ногам и не нужен зонт. Лучше перед прогулкой ободрать пятки, чтобы чувствовать себя при ходьбе. Боль, значит это я, а не тот растворимый в осени ливень. Бывает, разбрасываешь себя там, где ходишь. Я - это дерево, камни, лягушки, ящерицы. Тогда легко найти цвет песка, отражающего небо. А звезды, самолеты и облака так похожи, когда белого цвета. В разбросанности есть свой смысл. Правда, он потерян. Но если песок у моря сохранит мои следы, я найду дорогу обратно.
По возвращении задумываешься, надо ли хранить засохшие каштаны?
Пока в квартире не топят, и поэтому пыль по углам согревает холодный дом. Я сижу и пишу пережитые написанные строчки. Нескладно. Юморные мы какие-то люди. Воображаем только перед зеркалом, волшебство находим в стакане ванильного молока, а вместо любви делаем комплексы мужественности.
Вот воздух, вот листья, тина и облупившаяся краска, которая на балконе.
_
Словарный запас
В детском садике днем я лежала в кроватке и не хотела видеть воспитательницу. Никто не хотел засыпать, это ж ясно. Все хотели гулять. А воспитательница заставляла нас лежать с закрытыми глазами, стояла у дверей, смотрела и говорила примерно следующее: «Алина, спать! Закрой глаза», «Виталий, оба глаза закрой! » или «Катя, глаза закрыть!», и так с вариациями на тему, пока мы уставали сопротивляться и засыпали. Помню, при этом я ее не могла видеть, я думала, ну что у нее за работа такая странная. Обычно я поворачивалась к ней спиной, чтобы она не видела мои глаза и начинала перехихикиваться с мальчиком, который лежал в кроватке рядом. О нем только помню, что у него был тотем птичка. И он был похож на птичку. Про свой детсадовский тотем не помню - какое-то насекомое, вроде божьей коровки. Но учительница требовала, чтобы все дети лежали на спине, а не к ней задом. Поэтому мне ничего не оставалось делать, как придумать уловку, чтобы учительница исчезла. Секрет этого фокуса я никому не раскрывала, потому что моя философия была сложна, а тот набор слов, которым я владела, был скуден, чтобы объяснить всем подружкам и друзьям. Мой приемчик состоял в том, что я зажмуривала один глаз и подносила к лицу указательный палец. Чудо совершалось -- мой маленький пальчик оказывался больше самой воспитательницы, стоящей у двери. Все, воспиталки нет. Правда, немного отодвинув палец, я встречала ее изумленный взгляд. Но она молчала. Теперь только я понимаю, почему. Потому что при виде таких чудес она и сказать ничего не могла. Ее словарный запас был намного скуднее моего.
_
Мой секрет для любимого человека
Когда мы видим друг друга, я -- тебя, ты -- меня, мы только здороваемся. А так все время молчим и, с некоторой боязнью почувствовать свою душу, отодвигаем кружение головы на потом.
Поэтому вокруг происходят замечательные вещи уже сами по-своему, не спрашивая нас, таких влюбленных в то, что тихо появляется и растет день ото дня.
Пока не многие это могут увидеть. Мы ни разу нигде не были одни и в компании, быстро шагая, переговариваемся только о том, что хотелось бы поесть. Компании и приятели -- это здорово. Каждому в свой клуб и на перекрестке все прощаются. Мы с тобой знаем, что прощаемся надолго (примерно сутки), но от этого голову поднимаем выше и говорим «пока» громко и с улыбкой. Одной на двоих. При этом наши взгляды, ломаясь о руки, о плечи и уши наших спутников, на мгновение попадают в цель: наши взглянувшие глаза.
Потом я не понимаю, почему твое лицо я стараюсь вспоминать, когда мне хорошо с моими друзьями. И почему через какое-то время мне становится стыдно, что я, может быть, увлеклась и предаю кого-то из-за тебя. Я вспоминаю как ты ходишь тихо как котенок. Так я тебя смотрю в моей памяти, потому что в жизни на тебя не смотрю.
Восхищение тобой остальных я не выбрасываю ревниво за окно и не режу на гильотине. Обычно я забываюсь, отрешенно иду пить кофеин, говоря про себя: «Ничего, у меня есть еще своя жизнь. Своя личная жизнь. И мне хорошо, мне интересно. Да, я умная, красивая и талантливая!…» А ты тихо подойдешь и подсядешь за соседний столик. Я увижу это, поперхнусь и подумаю только: «почему воздух такой прозрачный сегодня».
Но у нас есть семьи -- друзья -- это наши дети. И никогда не трогая тебя за пряди золотых волос, я уже задумываюсь о том, кто же из нас больше одинок, если так можно сказать о нас, и кто уйдет первый. Как горько. Выбирая альтернативу в нашем неизбежном расставании, я решаю, что хочу быть брошенной тобой. Не потому, что я привяжусь к тебе до невозможности и сама не смогу уйти. Не потому, что на что-то у меня не хватит сил. Не потому, что я люблю тебя.
Знаешь, я никому еще не говорила об этом странном существе, живущем во мне. Оно так сильно и так независимо, что к остальным человекам относится с некоторой жалостью. Вроде без причин. И учит меня, заставляет поступать так же. Когда я выигрываю, например, в карты или другие игрушки, мне очень жаль проигравших. Поэтому мне нравится проигрывать и радоваться за победителя. Только проиграв, я чувствую себя на равных с победителем. А мое чудное существо говорит мне, что все равно пожалеть и их надо, потому что я опять, в который раз, стала еще сильнее. И это все так сложно и запутанно. Поэтому, лучше ты бросай меня. Оставь, иди дальше, дальше, выше, выше. Залезай на гору, оттуда видны самолеты. Один из них взлетит и сбросит на город мое сердце. Но ты свое в этот день лучше оставь дома.
Не тревожься, что мы после этого останемся покалеченными. Я долго думала об этом: было бы безумием нам вместе провалиться в то, что может быть только во сне, а потом жить в разрушенных замках, точнее в прекрасных развалинах. Мы должны быть современными, практичными и успешными. Это здорово, поверь. Жить, ничего не думая, только вынося боль в таких, знаешь, больших черных пакетах для мусора. Изо дня в день. Изо дня в день.
Наверное. Наверное, наши светлые волосы потеряют цвет и тепло, улыбки станут как в рекламных клипах про зубную пасту. Ты знаешь, нас все будут очень любить за наше непонятное несчастье. За наше несостоявшееся счастье. Но не потому что, как твердят любящие мамы, люди злы и завистливы, а потому что все разумные существа боятся атомных взрывов. Когда с самолета сбрасывают два ровно близких человеческих сердца, происходит ужасный взрыв. Потому что летающие херувимы, помнишь, мы учили, не имеют ни рук ни ног, чтобы помочь нам. Это просто какие-то летающие головы, эти херувимы.
Две вещи. Твои правильно поставленные песни из горла и старый, скрипящий аудиомагнитофон останутся у меня как две реликвии. Еще от твоего образа останется тень от того света, который ты излучаешь. И в моем комфортном одиночестве я смогу разговаривать со всеми окружающими меня тенями. Ведь я знаю, кто их создал.
_