Могло быть так. Я подошёл к окну. За окном виднелось озеро. Ветра не было. По озеру бежала беззаботная рябь, а отдельные его куски были совершенно спокойны, поэтому водоём отчасти мог прикинуться и зеркалом, в котором отражались деревья, торчащие на другом берегу, а может и весь лес – не знаю, издалека трудно разобрать.
Бобёр шлёпнул хвостом и растаял. На мостки взобралась женщина с кучей белья, может, старушка, а может, молодая, какая разница. Поплескалась немножко. Потом подошла другая. Обе присели и начали болтать. Потом – ещё одна. И ещё. Компания закурила. Разговоры становились всё громче, слышался смех.
А могло быть и так. В комнату залетела оса. Величиной с палец. В жизни такую не видел. (Может, это их матка? Нет, Дайнюс1 говорит, что это такой подвид). Но комната, видимо, показалась ей неподходящей для злых умыслов, и она, чертыхаясь, стала биться об оконное стекло.
На следующий день в городе я встретил одного дружка. Тот говорит, пошли выпьем. Выпивать – так выпивать, я согласился. У него были деньги. У меня тоже немножко. Мы пошли к одной такой бабе. И выпили. Так прошёл день. На другой день нам пришлось искать своё здоровье. Но его нигде не было видно. Ни на столе, ни под столом, ни в кровати, ни под ней. Да какая там кровать, просто берлога и всё. Здоровья не было ни в пустых бутылках, ни во дворе, резко освещённом лучами лета. За день нам удалось переделать кое-какие дела, и под вечер в глазах немного посветлело. И захотелось ещё большего посветления. Мы продолжили. Утро третьего дня застало нас совершенно врасплох. Вставать не было сил, но пришлось, идти было некуда, а оставаться – незачем. Не о чем было больше говорить. Все тексты уже тысячу раз прозвучали. Мысли тихо лопались в голове, а за окном изящно дрались зяблики. Нет, всё-таки одна мысль осталась, маленькая, но спасительная: у меня же есть сердце! Я купил его позавчера и едва придя сюда, засунул в холодильник. Но теперь в холодильнике сердца не было.
- Где сердце? – спросил я бабу.
- Как где? Мы его съели. Вчера. Ты что, не помнишь?
- Не помню...Я его не ел...Это ты одна слопала! – мне стало зверски обидно. Деньги я истратил, но сердце точно никому не предлагал. Оно же моё. Я сам должен был его съесть. Сварить и стрескать, а теперь вот здрасте на вас.
- Чего раскричались? У вас не все дома? – проснулся дружок.
- Она...моё сердце...сожрала, – процедил я, задыхаясь от бешенства.
- Как это сожрала? Что ты несёшь? – не доходило до дружка.
- Мы все сожрали, разве не помните? Я его вчера сварила, - твердила баба.
- Замолчи, - прошипел я.
- А-ай, пошли лучше за пивом, - предложил дружок, и мы, шатаясь, вышли. Тащились, обливаясь пóтом, а на дорожке валялось какое-то расплющенное в блин земноводное.
Однако могло быть и так. В ожидании, пока приволочётся поезд, я слонялся у вокзала и глазел по сторонам. И заметил бабочку, непонятно отчего решившую встретить вереницу цистерн. Она трепетала, приближаясь к составу, трепетала, трепетала, всё ближе, ближе и вдруг исчезла...Я никогда не задумываюсь о тысячах и даже миллилионах инфузорий туфелек и эвглен зелёных, циклопов и дафний, которые каждый день убиваю при умывании озёрной водой, а тут одну бабочку стало жалко. (Может, прзвонить Бальберису2? Да ведь неоткуда...) Вот те раз.
А ведь могло быть и так. Утром, вытряхнув мусорное ведро, я втретил соседа. Он попросил сигарету. Я ему дал. Тогда он спросил, а не пью ли я совсем. Я сказал, что выпиваю, от раза к разу, вот и в прошлую пятницу с компанией... Тогда он стал жаловаться, как всю ночь не спал, потому что ему в пуп впился клещ. Но в конце концов он его пинцетом вытащил...Вот. А потом ещё спросил, какая сегодня будет погода. Я ответил, что обещали, как всегда, 20-25 градусов тепла. И прибавил, что живём мы как в Африке, после обеда всё дождик проходит.Тогда он снова спросил, а действительно ли я совсем совсем не пью. Что поделаешь, - ответил я. А что я ещё мог сказать?
Хотя могло быть и так. Абра-кадабра. И появилось пол-литра. Абра-кадабра. И появилась компания. Может, втроём, может, вчетвером, неважно. Абра-кадабра. И нету больше бутылки. Компания, однако, осталась. Абра-кадабра. Компания и не думает расходиться. Абра-кадабра? Компании до лампочки, они с надеждой посматривают на меня, кое-кто даже пытается взывать к моей совести. А совести мне не нужно, мне нужно спокойствие. Абра-кадабра! Махнув рукой на волшебство, я закрываюсь в своей комнате. Дверь запираю, а ключ выбрасываю в окно. Кончено, - думаю я и укладываюсь в постель, поглубже засовывая голову под одеяло. Теперь будет спокойствие. Абра-кадаб... Непонятно, сколько я спал. Но спал до тех пор, пока один из товарищей по волшебству не начал тягать меня за ногу.
- Давай, пошли, мы кое-что сообразили, - уговаривал он, но я уже успел разобраться что к чему и пялился на него с сердитыми вопросительными знаками в глазах.
- Ааа, - понял он мой вопрос, – ты, наверно, ключ потерял и не мог выйти, да? Давай, вставай, говорю. И что бы ты без нас делал?
И он пошатываясь ушёл в сторону шума. И я пошёл. Ничего не поделаешь, иногда волшебство начинает диктовать свои условия.
Ясное дело, могло бы быть и ещё как-нибудь. День был ужасно жаркий, а потом полнóчи сверкали молнии. Спать не давали. Ерунда, зато какое впечатление! Молнии одна за другой, как из пулемёта. Правда, далековато. Но откуда мне было знать, что на другой день я промокну до нитки, а в сумке разольётся кефир и зальёт все вещи, за что я очень разозлюсь на кефир и ещё на что-нибудь, а послезавтра увижу поползня, который устроился прямо на двери курятника и когда подойду ближе, он только фыркнет вверх, так я его и видел?
Сегодня особенный день. После обеда дождя не было. Поэтому хорошо сохло бельё. Лодка со свистом скользила по поверхности озера, пацаны дразнили дворника, а в миске с молочаем выросли грибы. Слишком много воды налил, ёлки-палки. Однако обстановка меняется, и сейчас я вижу наглухо заколоченное окно, вышитую картину на стене, грязный пол и открытую книгу. А может, это даже и не комната, а только пустой стакан с присохшими ко дну каплями пива. Под окнами сосед привязал корову. И видимо, забыл о ней. Теперь она ругается и ведёт себя непристойно. А если Кузетис ошибался в том, что при увеличении диаметра окружности уменьшается её кривизна....? Что тогда? Я прижал к уху ракушку. В раковине послышался собачий лай. Собака лаяла со злостью, захлёбываясь, будто готовая с лаем выплюнуть все внутренности. По дороге протарахтел автомобиль, поднимая пыль. Из патефона рвётся наружу Австралия. Сколько у меня шансов в следующей жизни быть кенгуру? Стемнело, стал резать ухо комариный писк, а на улице счастливо застрекотали сверчки.
Значит, время идёт, а я – уже нет.
Перевод с литовского Александры Фоминой