ты заснула. Пространство вздохнуло: оно
сыто нами. А мел прилипает к ответам
пёс бежит. Следом шкура. Линяет пятно.
Мир крошащийся. Паводок. Перед рассветом
астрофизика. Хватит. И столько пустот,
и мы вязнем так долго, что нет уже дна нам
поделом: тебе Север. И твой же Восток
вот мой пёс. Моя шкура. А над барабаном
чьи-то кости. Давлюсь. Нахлебаемся впрок
эта касту со смехом уносят потоки
Посейдона. Платона срыгнёт диалог
по частям. И в остатке лишь соль. И в итоге
безымянная влага поверх валунов
орихалком – раз хочешь – становится, вея
отправляюсь считать королевских слонов
и беру барабан. Ритм и делает зверя
2001.V
Мы решили снести Завод Свёрл, поскольку уже чересчур насверлено.
Вокруг одни дырки, из них будто пялятся чьи-то глаза, прямо неловко.
На месте Завода поднимется новомодный кинотеатр с полицейским участком.
Восторжествует Разумный Досуг и Порядок – в нашем городе так всё быстро меняется.
В архитектуре – требуется лишь заменить генетически чуждый кирпич – вместо гадких горизонталей взойдут величавые купола – словно кто-то Большой и Хороший головой вмял крышу троллейбуса.
Решено сносить Завод Свёрл, поскольку он является живым оскорблением городу, в котором недостаёт лошадиных сил для экскаваторов, рук для лопат и ртов – для скоропортящихся пищевых продуктов.
Для путешественника город начинается с привокзальных кварталов, даже если он только планирует будущую поездку. Тут-то я и куплю белорусскую визу, хотя ничего не желаю, в силу незнания плана, менять. Я только отправлю туда, за стену, несколько безадресных писем, на всякий случай при мне постоянно двупальцевое ружьё, (э-гей!) винтовка-самоубойка.
Мы роем-царапаем грунт ногтями и слышим, что кто-то Большой и, конечно, Хороший прорывается с высоты к нам – охохо! – ну, буквально: прямо оттуда с высот – и к нам.
Рушится Завод Свёрл, прокапываются зрители кто куда во все известные стороны. У кого белорусская виза, тому достанется вся Византия, но последствия моего одоленья стены-границы разлучены с причинами, на горизонт опустится величавый занавес, кости на коллективном кладбище хрустнут, как в дурном сне: хорошо ещё тем, кто слепнет ещё находясь на вершине, не видит, как играют ножи, как дымятся торфяники, как две – и не земные, и вряд ли небесные территории – сшибаются ради виртуальной столицы, души разъезжают в безлюдных лифтах: просверливая туда и обратно сверкающую тучевую плазму, головы посыпая нашим праздничным пеплом; они, эти души, не фиксируются никакими радарами, издалека напоминают они блудные стада Зодиака, погодные перемены – в нашем городе так всё быстро теперь меняется, долгая и счастливая жизнь всё реже добивается оправдания
2002-2003
Самая нежная существует на Стеклянной горе, на другой окраине города.
Каждое мгновение рядом с ней – необыкновение.
Я люблю её, эту принцессу – и в этом вся моя ars poetica.
Иногда она отбывает в Альпы или Малую Азию – наделяя меня
кошками, попугаями и трёхкомнатным беспокойством. Стоит проститься –
и обретают силу все её безобидные заклинания.
Знать бы, что они значат, а так я теряю рассудок,
чтобы убыстрить время – предаюсь поликлинике,
погружаюсь в кардиографию и к тому же перестаю следить,
чем живёт мир фотограмм. И ночами воссоздаю
немоту наших словес и речений, их орфограцию и
пунктуарность. Перебеливаю стократно каждое
слово, посягнувшее отразить её совершенство,
хочу ясней осознать полную несбыточность языковых
соответствий, а всё моё чистописательство – только одно
бесконечное исправление замеченных промахов
2004 IV
Когда влюбляюсь – так прямо и говорю: люблю тебя
а Она постоянно задумывается: так так так –
и ты когда-нибудь найдёшь своё счастье
поверь
когда я сижу невдалеке от женщин на лекциях
в читальнях они молчат и молчат и молчат и как-то
одна сказала: рядом с тобой невозможно –
ты так умно выглядишь ты такой серьёзный
страшно рядом с тобой оговориться ну что-то
не так сказать
мне сообщили по-деловому: есть женщины
они тебя любят втайне; они тебя любят в меру
каждая пишет тебе одно письмо в день
но никогда не отправит – от нескольких до многих
десятков писем в зависимости от времени
года так и лежат
как-то один паренёк из Аукштайтии
на ямайском наречии объяснил как в таких
случаях он решает свои
проблемы: copy your body
and mind and every night paste yourself
into the most beautiful woman’s bed
just copy and paste
just do it
но мой компьютер не подключён к сети
в сети я не действую
2002.XII
На этой фотографии мне – три.
На столе – весь пластмассовый зоологический сад.
Хотя глаза мои завязаны полотенцем – всех
зверей я опознаю ладонями. Женщина в белом
халате с черновиком, что-то она записывает,
зебра и я – вот-вот зареву.
А тут – мне уже семь. На глазах
то же самое полотенце. Безразлично и в то же самое
время победно – я улыбаюсь и трогаю пальцами
ту же самую зебру. Слоник, волчок
и весь зоопарк меня приветствуют и ликуют.
Та же самая женщина – без каких-либо изменений
за эти годы иссушающей медитации и аскезы –
вдруг бросает все свои записи, хватает
меня за плечи, трясёт и кричит:
кто это!? кто это!?
2001 VII
перевел с литовского Георгий Ефремов
как пойдёшь удить карасей в Медвегалис
у школы найдёшь большого зайца раздавленного
если стекла уже кровь, можно его свежевать
усевшись за стол понемногу стрескать
ведь как же дойдёшь до того Медвегалиса
и что ж там поймаешь, если путь загородит
раздавленный заяц, если будет у школы лежать
человек в окровавленной шкуре
перевела с литовского Александра Фомина