Алексей Ивлев

Идущим по саду

September 22, 2001
Из сборника “Красная ртуть” (1999)

Меня на зоне не хватились,
и значит, я не убежал.
Песочек с птичками тугими,
счастливой родины оскал,
Что Верещагин обозвал
“ВОЙНЫ ТРИУМФОМ”,
Долго снились...
_

Оклею окна крестами бумажными:
обои, газеты, черновики,
ранняя графика - все - в дело,
в призывники.
Объявляю войну себе!
Жду воздушной атаки.
В ванне на самом дне
дрейфую с торпедой на животе -
жду флотилии неприятеля.
Нет, это отнюдь не игра!
Война - это очень большая нора,
лабиринт Минотавра, где
зеркало в тупике.
И когда в зеркале появляется отражение,
я иду с ним на сверхсближение,
и нет
вариантов
вне!
... Сны воюют со снами -
отражения с зеркалами.
Я - один на один. Кто с нами?
ЧЕЛОВЕК НА ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ.
_

ПРИСНИЛОСЬ МНЕ... о

приснилось мне, что я узнал женщину, разговаривавшую со мной...
- полиция ищет троих - сказала она, вглядываясь в мои глаза.
Я знал, что один из них - я, вторая - она, но третий...
- третьих было пятьсот, а может, и тысяча, не помню... Впрочем,
ты знаешь...
Я и сейчас не знаю, кто третий, и был ли он, или только
приснился...
В чем я уверен - она мне приснилась! Уж это точно...
Кто они, ждущие снаружи?
..........................................
И в каком районном гестапо
тот обезьянник райский?

Хорошо мне спалось в ту ночь!
Разбудил колокольчик... о
------------------ :
приснилось мне, что я иду по узкой тропинке, соединяющей
два села - в долине и на холме. И я возвращаюсь домой,

в комнату с окнами в сад,
и солнце ТАКОЕ снаружи! - а внутри ночь,
узкая тропка домой, и казалось наивно:
так легко ее потерять, заблудиться... о
------------------:
приснилось мне, что я вспоминаю имя цветка, начинающегося на Т.
Тюльпан? Нет, - говорит кто-то прекрасный, - это название, а не
имя.
- Тогда я не знаю...
- Имя его - Тогда.

давно, далеко... о

----------------:
приснилось мне, что мальчика, сбитого утром машиной, отвезли в
больницу, и он там ожил...
Как мы смеялись - во сне!.. о
----------------:
приснилось мне, что люди, приглашенные на вечеринку на дачу
в Лиелупе (между 12 и 13 линиями, слева от виллы "Золотая рыбка",
22 декабря каждого года - приглашение в силе!),
не смогут прийти... Какой ужасный сон! Но они
пошутили - пришли! И мы
веселились, как
моментальные дети... о
----------------:
приснилось мне, что я делаю что-то на экспорт... Я не знал,
что верчу я в руках, но я знал -

это должно быть очень красивым -

так я узнал, что я - патриот... о
-------------:
приснилось мне, что полиция не нашла моих денег у грабителей.
- Они никогда их не находят, - сказал мне грабитель, и
подмигнул, как своему... о
--------------:
приснились мне дети, купающиеся в реке...
Река у моста глубока, они ныряли с моста и, выныривая, кричали:
- Ты меня ждал?
... а я улыбался, кивал головой, улыбался... о
-------------:
приснилась мне большая красная машина, припаркованная у моего
подъезда. Нет, не пожарная...
- Кого вы ждете? - спросил я у шофера.
- Какого-то Ивлева, он
незаконно живет, ибо не платит налоги!
Я посмотрел на шофера в испуге - вдруг он заметит испуг мой?
Но ему до меня не было дела - ведь он шофер такой красной -
прекрасной! Она пахла свежеваренным мылом.
Я не стал вникать в ее устройство... о
----------------:
приснилось мне, что я лечу в самолете, а рядом -
человек без лица. Отличный костюм цвета русской горчицы, яркий
галстук, загорелое кожаное лицо... яйцо! - на красивой оранжевой
шее - он возвращался с курорта... о
---------------:
Приснилось мне, что такси, везшее меня в аэропорт, сломалось.
Я так долго ждал этого сна - сна, когда я смогу
улететь!.. и вот, на тебе... о
-----------:
Приснилось мне, что я иду по улице... и вот она кончилась,
перешла в тропинку, ведущую к реке...
Я понял, что я никогда не вернусь... в город? куда бы то ни было!

С облегчением понял, что время необратимо... о
--------------:
Приснилось мне, что я в доме у моря, где мы жили с тобой,
Недотрога...
окно, разбитое в шторм, починено - новая рама, стекло...
Все как надо, но я один, и значит, меня почти нет, и

зачем мне окно?.. о
----------:
приснилось мне, что я на собрании... Большинство предложений
непрактичны, многие просто смешны... Постепенно прения
переросли в потасовку, кому-то разбили очки... Днем
я увидел такое по телевизору. Я
уже не удивляюсь таким совпадениям... падениям сов... о
------------:
приснилось мне, что мои картины украдены из музея
и до сих пор не найдены... Я хожу среди голых стен и думаю,
что бы это значило...
И думал о том, проснувшись... И до сих пор... о
--------------:
приснилось мне, что Господь просит напомнить ему имя человека,
арестованного полицией. Я
не знаю, о ком речь, но твердо говорю: Андрей...
- А-а, - сказал Он, - тогда ничего, тогда пускай...

Что Он сказал бы, назови я другое имя?
------------:
приснилась мне Недотрога, пытавшаяся уличить меня в чем-то плохом...
Я был счастлив, что вижу ее, а она повторяла: Ты врешь, тут
дело нечисто! признайся, здесь что-то не так!
А я улыбался. Ее это злило, но я улыбался, и вот - я ее победил...
И проснулся счастливым, как первое утро цветка
среди поля в бутонах - им только завтра проснуться... о
-------------:
приснилось мне, что я проснулся и понял, что каждое утро
мы рождаемся заново, как и пейзаж за окном: кубы и квадраты, и
все-таки небо. Только названья предметов делают новую жизнь
привычной в силу привычки. И мы не хотим открывать глаза... о
--------------:
приснились мне вещи, которым надо придумывать истинные имена:
картины, стихи... о
-------------:
приснилось мне, что моя родина - любой уголок Мирозданья... о
---------------:
Приснилось мне, что мы понимаем друг друга без слов.
----------------

"Ты эту бабочку приметил в прошлой жизни..." -
так мне детектор лжи в теченьи этой
твердил на ухо - мне! в режиме ада! - но
будто сам Господь на ухо наступил: клянусь,
я ничего не слышал! Не слышал, и не видел, и не знал, что рай...

                                ... нет - бабочка!

... но - улетела.

--------------


ОТДАЛЯЯСЬ ОТ ЭТОЙ ЗИМЫ
НОЧЬ ТЕРЯЛА СВОЙ СМЫСЛ -
СВОИХ ГРАЖДАН, СВОЮ
САБЛЕЗУБОСТЬ
И СВЯТОСТЬ

СНОВА ДЕНЬ О ПЯТИ ГОЛОВАХ.
ВНОВЬ НЕ ТАЕТ СНЕЖОК НА ГУБАХ... И КАЗАЛОСЬ

что наше "ВЧЕРА"
только нам
показалось.

Из сборника “Противоречия и посвящения” (1995)

Елене Шварц
Так лети же в лазури на всех парусах,
ветром гонимая прядь...
Нам на всех твоей первой строки
хватит - нам легко умирать.
Не надышишься воздухом, полным ворон.
Не согреешься светом, полным окон.
В церковь спьяну зайдешь, а там вместо икон
задумчиво курит Харон.
Подмигнет, улыбнется, как старый шпион:
что, достали, душа-патефон?
Ты выходишь из транса на всех парусах,
в парусах твоих ветер... Стоп. Не ветер, а страх...
И стоишь, как везувий, весь черный, как ствол
или вол, или в горле застрявший кол!
... всех обнять полюбить потерять и прощать
до конца - не себя, так хоть эту вот мать -
приемную родину... не устоять...
На коленях - не устоять.
_

Памяти Александра Чака
Там, где снег недоеденный
корчится в сумерках
длинных, как нож
я просил свое сердце:
дайся. дайся мне,
дай себя в руки! -
на понтонном мосту,
там, где Чак потерял свое сердце
и последние волосы,
волны.
И голову Чака нашли
не на месте.
... и просил свое сердце:
останься со мной навсегда! -
и потом - и настолько потом! -
только поняли мы, вдруг обнявшись,
как глупо звучит твое имя -
моя глупая просьба-раба -
когда мост наш понтонный
растаял.
_

Геннадию Айги
Кленовый лист летучей мышью желтой
подстреленно и даже обреченно -
за кругом круг, за кругом круг
и лег. Дрожит суставами
в агонии предзимней.
Из лесу вышел путник.
Что он делал
в лесу
таком пустом
таком нечистом,
таком сыром, таком дурном лесу,
где даже смерть боялась оглянуться
и путника получше разглядеть?
... И вот он вышел из лесу. Увидел:
кленовый лист - за кругом круг.
И лег.
Тут снег пошел.
_


Владимиру Френкелю
Назойлива старуха-ностальгия...
О ком? О чем? - на то не наша воля.
И образы не наши, между прочим...
И, между прочим, мерзнет все кругом.
И как во времена уже былые,
Икарушка стоит на колокольне,
переминается в немом таком смущеньи,
таком... - не приведи Господь, каком...
А что не полетать - хотя бы у земли,
хотя бы на шнурке
пред киноаппаратом...
Но крылышки намокли под дождем
и колокольня взорвана в тридцатом -
лишь куча щебня, арматурный лом...
Икарушка стоит на колокольне.
Грызет, как яблоко, старуха снежный ком.
_

В этом дряхлом лесу не водятся греки.
Можно шишки собрать, вообразив, что орехи,
да что толку? Синявского почитать,
вообразив, что Пушкина, и завалиться спать
в этом дряхлом лесу,
где под каждой сосной - след
вервольфа - дерьмо и коробка от сигарет
разодранная, смятая на подтирку
и луна, в которой пальцем протерли дырку
орды массовиков-затейников. Свет
не круглый - кольцеобразный.
И значит выхода нет.
В этом лесу как-то родились греки.
Их раки переловили.
И льдом затянуло реки.
_


У моря гуляют в вечерний час
пенсионеры -
некрещенные тридцатых годов
пионеры.
Скользя по песку по песку по песку
остывающему
из лабиринтов пермий и тул -
к морю варяжскому.
К морю холодному - прокомпостированные,
чуть теплые.
Уже - посторонние, на веки вечные
посюсторонние.
Как кому, а мне страшно - вдруг внуки домой
их не примут?
А может и внуки уже подросли
и сраму не имут.
_

ДОПУСТИМ, ОБЛОМОВ (из цикла “Романтики”)

До того, как солдаты придут
мы с тобой отоспимся, мой друг.
Мы из банки липкой достанем
последнюю ягодку алычи
и разделим по-братски. Потом
спать пойдем. И быть может,
во сне умрем.
Только чур - по лицу не бегай
друг мой рыжий, ручной муравей,
ведь я не любитель этих затей -
воевать, просыпаться.
_

Из книги “Грызя свою кроватку. Стихи для больных детей”

Человек лежит в кровати
у него нога болит.
Над его ногой колдует
двоечник-студент.
У него перкзаменовка,
он совсем тупой.
Но не мучается больше -
умер он давно, Человек.
_

Ложит строитель кирпич на кирпич...
Ужасная работа, а что делать?
_

Я в сачок колбасу поймал,
когда та улететь пыталась,
стал я рвать и кусать ее:
Ты к кому улететь пыталась?!
_

Сосед с соседа шкуру снял.
Теперь она перед кроватью
лежит, оскалив морду глаз
и сон их стережет, соседский.
_


В детстве я любил велосипед.
Да и лисапед любил меня.
А теперь ушел он в монастырь.
Да и у меня теперь семья.
_

Один мужик бежал туда,
другой мужик бежал обратно...
Как не столкнулись - непонятно!
_

Из сборника “Лицо огня” (1990)

По форме это был
всего-то: урок
в школе для глухонемых детей.
Зрелище самоотверженного труда -
искусственного оптимизма, будто
учитель щекотал себя без передышки.
Шуршание и шепот (чей?!) стояли в классе
и падали от перенапряженья
ненастною порою в инфразвук.
По сути - зрелище... Когда
после попыток рассмеяться
учитель все же плакал про себя
узнав себя в любом немом ребенке
по плечи погруженном в свой язык
прорвавшем плеву неудач родных,
нашедшем воздух слов в глуби гортани.
Он сам не слышит слов - всего-то: тот же плач,
но для него и эта малость -
оружие.
Легко представить лица их лет через двадцать пять:
на них следы уединения и боли.
И маковое знамя в зрачках клубится...
И все же - Жизнь! Не рабство,
не туфта.
И если отбросить пиротехнику
полукриминальных поворотов, перед нами предстанет
почти праздничный пейзаж:
бородавка на виске судьи,
гора гордости нашей народной,
свежеструганные стропила,
и человек, неразличимый отсюда: кто. Просто видно, что человек,
Учитель.
_


Они так медленно идут
в своих тяжелых лисьих шубах,
что кажется - плывут.
В глазах - ни жалости, ни злобы, ни любви.
Холодный взгляд оценивает строго
любого из готовых для закланья
любимцев общепита -
агнцев,
нас.
И в золотой кибитке, запряженной
учителем - стареющим бараном
обоих светов знающим дороги
плыла Она... Для каждого - одна.
И бабочки как шахматные доски
с деревянным стуком складывали крылья
и раскрывались, высыхая в зное,
и, распадаясь, плакали навзрыд.
... Они прошли, следов не оставляя
лишь волоски в пыли еще светились
рыжо
какое-то время
ограниченное.
_

Виктору Ширали
после полуночи деревья уходят закрыв лица черными масками.
лишь в прорезях глаза сверкают
металлические.
Сказала ты: давай уйдем из царства этого схитрившей смерти...
я тебя слушал, да, и лист сухой
валился тяжело, как Пушкин -
на бок...
пылает осени ленивый саксофон, неспешно выводя
просторный звук
улета...
Его теченье белой коброй вьется, сам по себе
змея и заклинатель...
Звук расширяется, остыв на высоте, бессильно падает
кристаллами
зимы...
Вот и зима...
и мир уже не в силах слушать, вязать в снопы пустые
стебли смысла...
он по привычке выроет берлогу и будет в ней дремать,
питаясь
лапой...
И перья белые не видеть, не мечтать!
Весна вернется, друг мой, но - д р у г а я,
и мы на ней не будем столь желанны...
В этом юмор данного текста, да и жизни, пожалуй.
_


Памяти Венедикта Ерофеева
Зрю просыпаясь-всплывая -
Рига опять, где в городском канале
фонтана железное горло -
перископом подлодки, затопленной с экипажем
во спасение тайны
государственной
в стельку.
Здесь ты служишь вабилом местным стервятникам
да и стервам (когда повезет),
что хуже,
потому у местных пивных стратегического значения
мертвые с косами
Орфеи -
петушки-домоседы
съеденные:
“ВОТ ЭТО КОСТЬ ОТ КОСТЕЙ МОИХ”...
И - если продрать глаза -
сердце Его
стоградусным словом сочащееся перезрелое
зря - опять обманет
Непроницаемость.
_

1
В этом сталинском доме хорошие люди живут
там и тут
Они птицу двуглавую видят в звезде
кое-где
они знают о Кришне и курят табак
натощак
Убивают и любят себя по углам
трампапам
И безумные песни ночами поют
про капут
И восходит над домом звезда
всеобщего невезения.
И, кажется, навсегда.


2
Этот дом стоит на слезах.
Он бы мог утонуть, но слезы
плотнее, чем вещество
красных карликов
(это о звездах).
Этот дом стоит на слезах.
В нем живут очень разные люди.
Они разучились плакать
и не научились жить.
У них был плохой учитель
жизни - Плохая Жизнь.
Это самый прочный фундамент
для строения из костей.
......................................
Соскочила с бутылочки сосочка,
пролилось молочко искусственное.
ребеночек не кричит -
чуть раньше он вскрыл себе вены.
_

Еще один год... Погода хуже -
с февраля ходит дождь с рябым лицом,
картавинки пузырей раскидывая,
немецкими деньгами соблазняя женщин.
Мужчины плевали в лужи, пока не объял их ужас.
А когда объял их ужас
они, объятые ужасом
побежали
ногами вперед
крича и слепые
к женщинам русским своим
навсегда
окликая их:
“Эй, хенде хох!”,
но женщины их и не слушали даже,
ведь они стали Жрицы Дождя,
у всех у них членские карточки
и глупости им ни к чему.
_

В.Ф.
Заштрихую лист - будто дождь идет,
и сквозь дождь идет черный человек -
плачет.
“Вечный Жид, Вечный Жид
по веревочке бежит!” -
дети дразнят
вечные...
Не дела сердечные,
и не “накось-выкусь” -
родина - навырост!
Вот и идет, как дождь косой -
стороной.
_


Ты, Господи - любитель острых ощущений,
а я - из поколения ровесников
эры аминазина -
чем мне тебя удивить?
Для меня и намордника нет,
не говоря - костра,
тихо и безболезненно
проходит моя жизнь
в закрытом стационаре.
Если бы птицей парил Ты
над этой спокойной страной,
Ты оценил бы мудрость
планировки этой страны.
Если бы червем грыз
чернозема местного сахар,
Ты, не скрывая слез,
дивился обилию пищи.
Если бы лаял собакой
на поводке начальника,
Ты, умываясь пеной,
обалдел от нашей акустики.
А мне чем Тебя удивить?
Может быть тем, что не
чокнулся здесь от наследства,
ограниченного лишь дырой
с прохладной сладкой водой.
_

Вот по досточкам этим своим диковатым иду...
По сторонам - тростники, а я
Человека увидеть хочу,
вот и иду
к воде.
Лось в колодце с башкою знакомой.
Если плюну - воскреснет,
ответит...
- Где конь мой, Конь?
- Обожрался
Травою Жизни
смертетворящей.
- Где ты сокол мой, Сокол?
- Упился
Водой Жизни
смертетворящей.
- Где сулико моя, Сулико?
- Прострочена
Червем Жизни
крылатым.
- Где ты смерть моя, Смерть?
- Скажу, если трахнешь.
_

А. Е.

1
Бетонные плиты экранируют любовные токи,
поэтому новые районы из бетонных плит,
низкие потолки давят на мозги,
поэтому в новых районах низкие потолки.
Ночь. Улица. Пожар в аптеке.
Сон донести не расплескав
кому удавалось?
Кто, просыпаясь, не думал: ЗАЧЕМ?
С собою не спал кто?
Даже мышь, потерявшая щель...
Даже река без названья...
Даже смех без особых причин...


2
Память народа - трава.
Память поэтов - березы.
Что такое свеча
и при чем тут неврозы?
Сигнал о беде - S.O.S.
Клетка - только тюрьма.
Метафора - это донос
на самого себя.
На березах всех - поперечины.
Трава ушла в косяки.
Свечи рифмуются с вечностью.
Рация знаешь с чем. Спи.
_

Проходит время - все меньше
друзей не спасшихся...
... акварелью рамки сосновые красишь
под палисандр
... чудесные картинки вставляешь в них
о прекрасной жизни
... солнышко светит тебе и в аду,
тебе хорошо
... продашь картины, купишь вино -
совсем хорошо
Тысяча лет тебе, милый, тысяча лет...
_

Дмитрию Волчеку
веленью семени послушный, вырос ствол. И дети
его увидя, пригласили в хоровод. Но он
не может ни руки им протянуть, ни закружиться
в веселой пляске, порождая смерч...
Он может лишь, как ось, стать центром круга,
чтобы хоть так принять участье в этой жизни.
А дети злятся.
_


Владимиру Аристову
К тонким спицам фамильным подвязанные цветы
не выживающие в открытом грунте -
воткнуты в землю в горшочках,
ибо вязальщица спит.
Только красная нить легкой, легкой повязки
заставляет вверх тянуться растения
и мимоходом цвести.
Красная нить любви всенародной к природе.
Спокойная нить вокруг шеи цветка, вокруг
привычного в сумерках.
Детского счастья рисунок наскальный
за окном, за обложкой
жизни чужой до озноба.
Сквозь стекло
замедленно шмель влетает... Цветок
ароматом полон... - но
пригрезилось, но показалось... прости...
Листаемый ветром Вещий Огненный Куст -
кинетический памятник на горизонте
уже достижимом,
элементарном,
безупречный.
_

Из сборника “Из всего что есть роза я выбрал шипы” (1985)

Сумерки, и над площадью голой - туман.
Как легко в этот час целомудрия усомниться
в существовании в стиле а-ля Мопассан...
Тебя тащит запряженная тобой колесница -
у рикши и пассажирки - одно лицо!
рикша исхлестана в кровь - пассажирка на рикшу злится.
Пассажирка легко снимает с безымянного очередное кольцо.
Неумолимо рикша ловит его в свою рукавицу!
_


... и в глухом коридоре выбирая мишени -
кто тигра, кто лестницу, кто патефон -
с непонятною дрожью докладывали о желаньях
физруку.
Коридор в полутьме, только сцена обнажена
пуленепробиваемая. Скоро
послышатся выстрелы, и в летописи нерукотворной
мы оставим следы своих взглядов, спрессованных пулей.
Потрясенные, падают наши победы в окопы.
И что нам советы, что пыль на щитах придорожных,
что мельтешение Шивы и что бурелом Парфенона,
когда сквозь игольное ушко стреляем в свою неподвижность,
а мельничка времечко мелет и, вечность летая, стоит!
... И - первой расплатой немотств физкультурно-культурных -
“бегущий кабан” нарисует банан в дневнике
и незаметно вздохнет.
И выплеснут влево и справа проколот, как сердце -
простой ручеек-недотрога спешит затеряться в листве
зазеркальной
разбитой нами
вновь оживляемой
в новь.
_

Червь из плода лезет - это ли не октябрь?
Корежит цвета месяц бритвой по горлу астр.
Мертвым макетом - иней - издали кажется трактор.
А подойдешь - услышишь слово простое: ТАРТАР.
_

во сне летают самолеты
а липа за окном не раздевалась
и не ложилась к нам, чтоб не мешать
глубокий сон со сновиденьем быстрым,
сверхзвуковым...
Глубокий сон из тазовых костей
приходит в мозг игрой на барабане,
ласкает медом нежные соцветья
космических болтов, подледных пазов -
внутриутробных поз в н-мерном мире.
В больницу смотрят окна лучших сказок,
их пенят пеной из аэрозолей,
их протирают свежею газетой,
их покрывают желтой простыней
и размагничивая веки постепенно
уже не человек, но ЧАСТЬ ПРИРОДЫ
идет себе в себя - в свои заводы,
идет себе в себя сама собой.
_


Мимо телебашни и водохранилища
лающих собачек и могильных плит
маленькая девочка в голубой скакалочке
ничего не видя, прыгая, бежит.
Ей ли сомневаться в правильности хода?
Ей ли закопаться в чащу-бурелом?
Впереди у девочки светлая дорога,
впереди у девочки только светлый дом!
Далеко от яблоньки девочка ускачет
ах, в такую юность, ах в такое все!
Спутник неслучайный девочке укажет,
если будет ямка, как НЕ упасть в нее!
Детство золотое, детство пребольшое,
раздвижное детство, преогромный мир!
кушай, кушай девочка первое, второе,
пей на сон грядущий только рыбий жир.
Будет вечно длиться девочкино счастье
будет вечно набегать счастье на нее...
На секунду девочка переведет дыханье,
поднимется и скажет: Ах какое все...!
Вот мозг ее упрямый летит к другой галактике
и в анабиозе видит, знаменит:
маленькая девочка в голубой скакалочке
ничего не видя, прыгая, летит.
_

Александру Еременко
Я удалился от земных утех,

ни в чем не вижу смысла, кроме сказки.
Гляжу на тени всех предметов без опаски
лишь потому, что я в тени у всех.
Есть сад во мне. Там чисто и светло.
И колокольчики у ног разумных сосен
цветут-звенят... Зеленое кино...
“А в главной роли - кто?” - вопрос
почти что грозен...
Старик-художник и дитя-страна.
И смерть вне огорода - за оградой.
Мы крепко спим, заткнувши уши ватой.
Нам снится сад и музыка слышна.
_

Из сборника “Атмосфера” (1984)

Вещи, сырые, как сон, роятся в туманном квадрате.
Еще не прозрачна вода и не вышли на свет рыбаки,
и перья еще не в чернилах, но зреют сквозь нервы пернатых,
и только решетчатый лес обозначил границу реки.
Этот лес, выбегая из тьмы, был опознан как мост океанский -
бой принявший линкор с обгоревшими мачтами крон,
он бежал вместе с бегом моим, будто сев на салазки,
а потом приподнялся и вырос, как испуганный аэродром.
Так у леса открылись глаза и в глазах засветилась вода,
и в ответном количестве глаз и в реке засветились огни,
и проекции судеб возможных изрешетили года
до воздушных игрушечных страхов меня не догнавшей войны.
Перфорация рвется. Берегов не видать, хоть сгори.
Возвращение в свет словно в смерть из непрожитой жизни.
Зал в плевках и лузге... что-то быстро колеблет ресницы...
И бессрочные воды победы столкнули леса в сентябри.
_

ДОПУСТИМ, ШАРИКОВ (из цикла “Романтики”)

Это вывих ущерба в кармической завязи дней,
отделенных от утренних песен простой, но надежной заслонкой,
искривленные нити времен призматической кровлею звездной
до петли, до фигуры побега из плоти ничьей.
В конопляной пыльце ногу вставь в промежуток реки
и учуешь - на дне, в первородном эдеме мотора
бьет соленый фонтан планетарного, сучьего горя
умножая разрывы в оправах из грязи. Штыки
телебашен прикончили небо. Так держат постылый пейзаж.
Хоть гони на тот свет лошадей, чей ямщик - Борменталь... или фюрер?
Его огляд мельком - словно кость, на которой болтается флюгер,
перепиливающий эпоху, готовую на абордаж.
Это сдвиг языка в наркотическом гимне часов
разлохмаченной нежитью скачущих вдоль тротуара,
низвергавшихся в одиночество, как Ниагара,
двуединая рать, батарейка, условие футляра
в человеке и точек надетых на ось полюсов.
Так над этой землей созидается солнечный крест.
И в магической ноте кривится о голову шпага
нерастраченных вьюг, превращенных в завалы из шлака.
Так над Городом шарик летит. Это смерть.
_

Из сборника “Пальцем по пыли” (1980)

Снова падает осень разумной своей головою
на тебя на меня на леса без листвы и с листвою
это выдумка робота-солнца что тень моя на восток
тень моя на тебе - как на зеркале черный платок.
Вот сквозь призмы дождей уже мертвой листвы намело
на разбитое чайки о железный прожектор крыло
перья светятся тем допотопным еще перламутром
словно джинсы твои неугаданным праздничным утром.
Лепестки нераскрывшихся астр сгорают на черном огне
хиппи светлого пола проскакал на безглавом коне
удила не звенели... И нет невозможных путей
для косых перевесивших головы в сумерки дней
.......................................................... .
На трехглавом подсвечнике вновь сталактиты из воска.
Это все, что осталось от них - этой ночью сгоревшего войска.
Но все ярче их тени. Они освящают ландшафт
из билетов ночной лотереи - из слов, извлеченных из шахт
этих угольных снов, этих дней, семенящих по краю обрыва,
где созрели следы от гвоздей, где расколота надвое ива,
где над бездной зеркальной буксует не плоть и не плот
чтобы стать самолетом и сорваться в бездонный полет.
Наконец прорастают новой жизнью живые крупицы:
мальчик в трансе кружится по минной полоске границы
обходя в миллиметре гнездовье жар-птицы. Тоской
объяснимо движенье любое... Но в закрашенной мастерской
кто-то воздух находит и выносит сквозь стены больницы
двадцать первое небо, тонкий профиль для женщины-птицы,
и уже он не страж, замурованный страхом, а странствий
сын и слово святых безнадежных приютов и станций.
В этом черном по серому - пальцем по пыли - паренье листвы
между морем открытий и морем подледным судьбы,
криворогие веки пустынь и оазисов плановых мор,
когда смотришь в зрачок сквозь огонь катастрофы. Простор
объясним заточеньем... Вот и в сказке пустое дупло
не тупик, а лишь лаз в подземелье, где по-новому будет светло,
но спекается лето мое под опекой врачей-декабрей:
НАРАСТАЮЩИЙ ГУЛ ЕСТЕСТВА У ПРИВЯЗАННЫХ К ЦИРКУ ЗВЕРЕЙ!
_

Назад