Янис Элсбергс

Бульвар Даугавы

May 27, 2003
Поэма

и отравиться, и пить захочу –
черпаю из Даугавы

Скользкая грязная тропка на том берегу где
ты ко мне подошла и положила руку на
плечо и в глаза заглянула и цветком черного тюльпана
двигались твои губы и ты сказала: Засыпем
Даугаву напрочь.
Я застыл, наподобие памятника, (ницше-
во себе, я подумал было) но как-то само собой право
я бросился на колени (пускай штанам конец – неважно
(по Олафсу Стумбрсу*)) и расстегнул твои туфли
новые такие платформы и к губам поднял
и вот последний поцелуй и всплеск оповестил,
я крепко сжал твою руку и перевел:
Засыпем Даугаву напрочь.
А в Риге сирень цветет.
Ну и вперед – лепестки счастливые отберем,
под рябью волн чуть грязной погребем...
Но мрачно все же.
Цветущими кустами сирени все в Пардаугаве
загрязнено. Вырвем их с корнями десятым
бусом свезем все и засыпем Даугаву напрочь.
На дне пусть цветут.
Но это отчаянье все же.
Вроде как хочется остаться одному.
Вроде как страшно что ты уедешь.
Автобус свалится в Даугаву
пуская пузыри уйдет на дно
(Ты улыбаешься влажно как будто заплачешь вот
вот шепчешь тихо: Засыпем Даугаву напрочь.)
В кафе “Озирис”, где я пишу эти
строки прослойка культурная стонет, в репродукторе
тихо бубнит Бах Себастьян, Янис.
А так охота по правде, себе и насовсем.
Поедем же лучше в Неметчину, соскребем
его прах стародавний, привезем и засыпем
Даугаву напрочь.
Чтобы красота была неподдельно чистой и без
остатка, у пластического хирурга Яниса Заржецкого
сопрем обрезки грудей и засыпем
Даугаву напрочь.
Я люблю тебя. Пожалуй это и впрямь все
что хочу сказать. Но теперь совсем один. Втихомолку
из памяти выгребу большие измены и мелкие
подлости, реально, против тебя совершенные – засыпать
Даугаву напрочь.
Тогда снова сможем выйти на улицы.
Вместе с латышами, евреями, русскими
выловим гансов, жидов и ванек и
засыпем Даугаву напрочь.
Пусть Даугава будет, как, скажем, палец, посреди
города Рига, и дужки колец на нем лишними
станут, а потому простите враги
Бермонта, вот у меня тротил, блабах,
и засыпем Даугаву напрочь.
Ой прекрасно звучит балалайка Восса* или
гитара, ой да могучи ноги Кр. Валдемара
(как у Берзиньша Улдиса*), но поставим им ножку
толкнем так легонько и засыпем Даугаву напрочь.
(Вскоре обступили другие поэты и сказали
хватит возиться лучше выпьем-ка эту жижу. Ну что –
как только станет наварист бульон, так
наберемся браги отвратной бутылки потома
сдадим, возьмем сантимы, эти сантимы –
и засыпем Даугаву напрочь.)
Как только станет наварист бульон...
Друзья! Читатели журнала “Латерна”*, братья
онанисты! Соберем все, что надрочено
и засыпем Даугаву напрочь!
Влад Спаре*, те латы, что девушкам
выплачены, те сны, что воплощены, те
сны, что истреблены, ту продукцию, ту
информацию... Засыпем Даугаву напрочь.
Влад, “воля человека – великая сила”,
ты мне сказал, когда я впервые разлетался на части.
Тогда мы сидели у могилы цыганского барона,
потому как это был славный такой человек. И я пошел
и на краю у Даугавы заметил печального парня
с удой. Чуть схоже с Веверьянкой*, он
старался выловить “ОвОды”, том второй*.
Я помог ему. Я ударил его и поверг в пучину,
потому как у нас с тобой уже тогда был
пароль: “Засыпем Даугаву напрочь”.
_
(блеск в глазах... и вода
перебирает огни в тихом и громком свете
Даугава смотрится в купол
боги странно бранят взгляды эти
не знаю что мне сказать сейчас
как предсказано: “слов не достанет” – – –
другой раз кажется странным
“свет твоих глаз”
засыпем Даугаву напрочь
смиренна моя печаль
горды голубихи-мамаши слушают песни мужей
(Кундзинь-остров не будет уж остров
огородам и тем конец)
взглядом касаюсь тебя
ведь еще не настолько мы сами
с тобой устали от жизни
твоими милыми короткими волосами
засыпем Даугаву напрочь)
_
Эльдорадо,
Даугавы лед,
Улманиса аллея,
шмелиный мед,
лжецы с аксельбантами
в пляс пошли с тетками мертвыми,
четыре призрака несутся по железнодорожному мосту.
Один ловко залег вдруг.
Дрезина ему переехала руку.
Другой взял руку, еще теплую ту, и в воду метнул.
Как от зеркала взгляд отскочила рука
метателю в лицо, плякш.
Белый туман потихоньку заполнил пучину.
Хлебозавода народ пересыпает муку,
поет втихомолку: “Засыпем Даугаву напрочь.”
Белый туман.
Не надо ни видеть, ни слышать.
Словно закрыв глаза подходишь к окну
и открываешь,
и знаешь за тем переулком белый тюремный забор.
Воздух, земля и вода,
плохо да хорошо,
по ту сторону у каждого брат,
память как грехи старые,
как всесильной юстиции гнет
плывет по реке времени
и гниет.
Семь тяжелых теней.
По всем сторонам небес всполохи нового тока,
старая родина рвется на части, да все без толка,
головой кивают системы новых коммуникаций:
факты вашей географии, старые сказки,
нервные недуги –
мы интегрируем.
В лес идем прогуляться с подругой.
Каждый со своей дочкой.
Вот
отпускаем их от себя,
идем.
“Представь,” вдруг говорю, “под нами
быть может массовые захоронения.”
“Здесь и есть массовые захоронения,”
ты отзываешься опустошая взгляд,
будто в глазах у тебя непроглядный туман.
“Представь,” говорю, “ если Даугава все затопит,
если ее доконают наши мысли, жизнь и
история, если свободный, чистый и для людей
бесполезный водный покров все покроет,
тебя и меня, да что там, и, помнишь, Яунушанса
и Яниса Сканиса, смотри, и высокие сосны,
большие стволы и мельчайшую хвою!”*
И вновь я доволен собой.
Тем временем дочки резвятся, кидаются шишками,
зяблики и дрозды голосят на весь лес.
Ты повернулась ко мне,
смотришь совершенно сухими глазами.
“Засыпем Даугаву напрочь.”
И, чтобы обратить все в красивую шутку,
мы следуем теме,
набираем шишек побольше и едем
засыпать Даугаву напрочь.
приношение наше – мелочь,
но шишки достигнут дна.
Даугава знает,
что из чистого льда
и что из свинца.
Эльдорадо.
_

Cон о финале

(Я люблю тебя. Пожалуй это и впрямь все
что хочу сказать что Даугава напрочь засыпана вот
асфальтовые катки на милых круглых лапах готовы уже
пойти по реке уже чернорабочие обгорели на солнце
взмокли как псы и вся банда Куннос и
Чак и Вациетис Рокпелнис Улдис Скуиниекс
Уолт Уитмен с тачкой Мама и Клав
в оранжевой кофте Петров и Гатис Анна тронутая
Нюрбулис шамкая ртом Садовска
злющая не понять почему все уж равняют
черную массу пусть огромные катки оседлают мои
любимцы Воннегут Хеллер Хемингуэй утрамбуют
все плотно как камень чтоб пришли Валт Эрнштрейтс
с Эйнфелдсом Янкой и вывели белые линии чтоб
могли выйти мы на середину и чтоб переехали нас и исчезли
вдали – наши дочки девочки большие на
роликовых коньках)
_


Перевел с латышского Артур Пунте.
Впервые перевод опубликован в альманахе «Орбита 3» (Рига, 2001)
* Олафс Стумбрс, латышский поэт-эмигрант, жил в США, умер в 1996 году. “Я бросился на колени (пускай штанам конец – неважно)” – приблизительная цитата из Стумбрса.
* А. Восс, первый секретарь ЦК компартии Латвии, активно проводивший политику русификации в период застоя.
* Улдис Берзиньш, поэт и переводчик, родился в 1944 году. “Ноги Кришьяниса Валдемара” – его стихотворение 1984 года.
* “Laterna” – порнографический журнал, выходивший в 90-е годы в Риге в издательстве “Artava”.
* Владис Спаре – прозаик и директор издательства “Artava”, в этом же издательстве вышла первая книга стихов Яниса Элсбергса “Чистейшая вещь”, 1993 (под псевдонимом Янис Рамба). Владис Спаре вместе с Лиенитей Медне и Юрисом Звиргздиньшем стал соавтором романа “ОвОды”.
* Веверьянка, Янис Веверис, родился в 1960 году, прозаик. Много лет работал редактором в издательстве “Artava”. В его ранней прозе находят сходство с “ОвОдами”, но, по мнению Яниса Элсбергса, все дело в схожем материале: в произведениях Веверса та же компания пьющих интеллигентов из тех же рижских баров конца 70-х – начала 80-х.
* “ОвОды” – роман, созданный в конце восмидесятых годов в соавторстве несколькими рижскими прозаиками. В оригинальном названии (“Odu laiks”) заключена игра слов – можно прочесть и как “эпоха од”, и как “эпоха комаров”. Несколько лет спустя была написана вторая часть романа, но бесследно пропала вместе с похищенным у Владиса Спаре портативным компьютером.
* Слова “сосна”, “стволы” и “хвоя” в оригинальном тексте совпадают с фамилиями латышских литераторов: Приеде, Стумбрс (уже упомянутый выше), Скуиня.

Назад